Конечно, поможет. Тем более за зелёных «президентов».

Походили по городу, топографию запомнили, поговорили с людьми, общую картинку нарисовали, про которую в источниках не прочитать.

– Вот там церковь была, и всех прихожан…

Зафиксировать, эпизод запоминающийся. И карту от церкви легче строить.

– Вот туда улица, там все дома обрушились. Может, там?

– Может быть… Не помню. Ничего не помню. Помню гул подземный и балкой по голове. А больше ничего…

– А дом какой был? Один этаж или два? Может, двор?

– Нет, не помню. Балку – хорошо помню, а больше ничего.

– Как же помочь тебе?

– Может, в полицию обратимся или мэрию, у них архивы… Есть там у тебя кто-нибудь, кто поможет?

Конечно есть, потому что в маленьких латиноамериканских городках все всех знают и родственниками приходятся. Ну, или знают родственников родственников. И у этого контакты нашлись.

– Да, балка вот сюда. Бах – и темнота… Хочу дом и могилки найти и имя себе вернуть настоящее. Мне ведь янки имя и фамилию новые дали, а я не хочу, чтобы как они. Неправильно это! Может, у меня дети будут, которые род продолжат. Не хочу американский, хочу тот, к которому я принадлежу, чтобы от корней. Мне бы только дом узнать и могилки… Деньги что? Деньги – ерунда, когда о восстановлении фамилии речь идёт! Поможете?

За деньги, за «президентов», конечно!

Архивы, имена, фамилии, фотографии. Подбирать надо человека со светлой кожей. Эти… Или эти… Сколько здесь народа сорок лет назад полегло! Может, эти? Муж, жена, три брата и сестра. Никого не нашли. А вдруг один брат выжил?

– Вот еще фото… Что-то мне напоминает и сердце жмёт. Может, это мои? Кто о них рассказать может? Нет таких? Все соседи погибли?

Это плохо, детали нужны, имена, забавные семейные эпизоды… Ах, не все, бабушка одна жива, которой под сто лет. А можно к ней? Но не с пустыми руками.

– Здравствуйте, сеньора. Не узнаете? Нет… А я вас, кажется, припоминаю. Энрике я. Кажется… Вы посмотрите внимательнее. Вот гостинцы вам – мясо, фрукты, ром… Соседями с вами были.

– Энрике, ты?

Плачет бабушка подслеповатыми глазками. Признала. Так она кого хочешь признала бы в свои-то преклонные годы. Теперь вместе повспоминаем, поплачем под три капли рома.

– А собачку помнишь? Собачка у вас была.

Не помню… Но запомню… Породу, кличку и как она курицу у соседей сгрызла, а те за ней с палкой гонялись и в лужу упали… Это ценно, это детали.

Еще… Еще… Под ром и слезы.

– А друзья мои? Школа? Учителя? А могилки?

– Могила братская, там, за городом, на кладбище. Туда всех свозили.

Братская… Значит, анализ ДНК исключён, потому как не будешь сотни трупов раскапывать и перебирать.

Энрике – это я. Выходит, Энрике! Какая радость!

Тогда айда в полицию. По родственной линии.

– Мне бы документы выправить… Почему нельзя, я же здесь, я свой, я хочу, как папа с мамой меня назвали! Энрике я! Вот и бабушка меня узнала, а у нее глаз зоркий, хоть и сто лет. И улицу я вспомнил и дом. И еще собака у меня была, которая куру у соседей украла, хорошая собачка, ласковая. Прояснение у меня, как вспышка… Всё-всё вспомнил. Не хочу быть как янки. Деньги не в счёт. Корни я обрёл под ногами! Поможете?

Помогут, никуда не денутся. Ну, может, чуть больше запросят, но паспорт и все метрики выправят. Потому как такой случай! Помноженный на такие… деньги!

На том можно убывать восвояси. Легенду соорудили – любо-дорого, легенду чистую, с историей, деталями, свидетелями и документами. И без тех, кто мог бы вспомнить и опознать, потому что все друзья и одноклассники под завалами остались. А он, Энрике, каким-то чудом выжил. И еще бабушка. Двое из сотен, из всех, кто на той улице проживал!