Дверь медленно отворилась и на пороге показалась Эмма – Рахиль бросилась к ней навстречу.

– Пожалуйте, барин, – сказала она. – Что прикажете подать, рюмку вина или коньяку?

– Коньяку, – отвечала Эмма, садясь на скамейку у одного из столов.

– Кто это? – спросил Пиктурно у еврейки.

– Не знаю, – ответила она, – он никогда не бывал здесь.

– Ты лжешь! Это один из твоих обожателей... Как его зовут?

– Откуда же я знаю? Спросите у него сами.

– Вы, вероятно, студент здешнего университета? – обратился Пиктурно к мнимому молодому человеку.

– Нет, я в Киеве только проездом.

– Вы едете в Одессу?

– Да, в Одессу.

Наступила довольно продолжительная пауза. Рахиль собрала пустые бутылки и грязные стаканы и вышла из комнаты.

– Прелесть, что за женщина, не правда ли? – подмигнул студент в направлении двери.

– Эта еврейка?

– Ну да!

– Я совершенно равнодушно отношусь к женщинам, они мне давно надоели!

– Понимаю! Но времена Онегина и Печорин уже прошли. Наше поколение смотрит на женщин иначе и признает их созданиями низшей организации по сравнению с мужчинами.

– Вы забываете, что между женщинами есть своего рода хищницы, готовые растерзать вас с улыбкой на устах.

– Положим, что и так, но мы живем, любим и наслаждаемся жизнью, не помышляя о таких ужасных последствиях.

– Ну, стоит ли ради этого жить на свете?

– Заметно, что вы начитались Трентовского<$FПольский Шопенгауэр. (Примечание автора.)>.

– Я и в руки не брал ни одного из его сочинений.

– Почему же вы, в ваши годы, с таким равнодушием, даже с таким презрением относитесь к жизни?

– Потому что сознаю все ее ничтожество, – отвечала Эмма, – и вижу в ней лишь временное и утомительное странствование, нечто вроде чистилища. Назовите мне хоть одно наслаждение, которое не окупалось бы потом кровью или слезами нашего ближнего? Куда ни посмотришь – везде кража, насилие, рабство, убийство!

Вот почему я возненавидел жизнь и отрекся от ее радостей.

– С такими воззрениями вам бы следовало стать попом или монахом! – захохотал Пиктурно. – Но здесь не место для проповеди, и вы не измените моего образа мыслей... Эй, Рахиль, подайте сюда бутылку вина!.. Позвольте предложить вам стаканчик венгерского? – обратился он к своему собеседнику.

– Я охотно выпью, если вы позволите мне в свою очередь угостить вас.

– С удовольствием.

Молодые люди чокнулись.

– Вы, должно быть, медик? – спросил студент, закуривая сигару.

– Нет, я философ.

– Безбородый Сократ! Но чтобы сделаться настоящим мудрецом, вам нужно обзавестись Ксантипою!

– Перестаньте издеваться над бедствиями рода человеческого, – возразила Эмма, строго взглянув на свою жертву бесстрастными синими глазами. – Неужели вас тешат вопли мучеников, проклятия обманутых, рыдания погибающих?.. Оглянитесь вокруг, посмотрите на самого себя – и вы ужаснетесь!

– К черту все это! Я хочу веселиться, а не ужасаться. Допустим, что вы правы. В таком случае, мы должны стараться забыть все эти бедствия, а для этого есть только два способа: вино и женщины... Да здравствует любовь!.. Чокнемся!

Эмма отрицательно покачала головой.

– Так предложите другой тост.

– Пью за то, что избавляет нас от всех житейских невзгод... Да здравствует смерть! – торжественно провозгласила Эмма, поднимая свой стакан.

– Сумасшедший, – проворчал Пиктурно, между тем как юная фанатичка с каким-то благоговением выпила несколько глотков вина.

В эту минуту в кабачок ввалилась целая толпа пьяных мастеровых, распространяя вокруг запах тютюна и водки.

Эмма на прощание протянула студенту руку.

– Вы уже уходите? – спросил тот.