Сползаю с кровати и первым делом устремляюсь к зеркалу – оценивать масштаб катастрофы. Как бы прискорбно это ни звучало, я уже давно привыкла и смирилась с побоями, только держать в руках эмоции пока не научилась. Один Бог знает, сколько ещё подобных побоев мне предстоит перенести, чтобы выдерживать каждый удар с выражением лица, будто ничего не произошло.
На горящей огнём щеке безобразной кляксой багровеет синяк. Привычным движением руки выдвигаю верхний ящик потрёпанной жизнью тумбочки и выуживаю оттуда очередной тюбик тонального крема: им я запаслась уже давно, как только отец ударил меня первый раз за то, что поступила в институт. Когда он смог ясно выражаться, оказалось, что он уже давно договорился со своим другом, таким же злоупотребителем алкоголя, как он сам, о том, что после окончания школы я приду к нему в магазин в качестве кассира. А я, неблагодарная тварь, как любит выражаться отец, вздумала искать лучшей жизни. Потому что, по его словам, работа в этом замызганном магазине, который выглядит хуже общественного туалета на заправке, – предел мечтаний. Только у меня были другие мечты – я хотела стать психологом, чтобы людям, попавшим в подобную ситуацию, было к кому обратиться.
Завтра утром первое, что я собираюсь сделать – воспользоваться тоналкой, чтобы не стать предметом пересудов в институте, потому что насмешливых и сочувственных взглядов в моей жизни и так предостаточно.
Тяжело вздыхаю и направляюсь к столу, чтобы плотно засесть за учебники: мне по-прежнему приходится не спать по ночам, чтобы получать оценки не ниже пятёрок. Это был ультиматум отца – одна-единственная четвёрка в зачётке или за контрольную неделю – и я забываю про самостоятельность до конца своих дней. А это значит, что придётся уйти из института и пойти работать продавцом, похоронив мечту о том, чтобы вырваться из этого застойного болота.
Поэтому я молча принимаю все упрёки и удары, ночую с книгами в обнимку и никогда не перечу отцу, даже если заведомо знаю, что он неправ. Я готова на всё что угодно ради долгожданной свободы, которой собираюсь воспользоваться летом следующего года, едва получив в руки диплом о высшем образовании.
Примерно в половину первого ночи, уже клюя носом, слышу за тонкой стеной невыносимо громкий храп. Этот звук позволяет мне немного расслабиться и дойти до кладовки, в которой хранятся инструменты. Отыскав в ящике молоток и гвозди, бреду обратно в свою комнату, вытаскиваю из-под кровати защёлку и прилаживаю её на место. Разбудить родителей не боюсь: когда они так сильно напиваются, их не способен поднять на ноги даже атомный взрыв. Даже если он прогремит в нашем дворе.
К парам готовлюсь до потемнения и дикой пляски текста перед уставшими глазами: я не могу допустить ни единого промаха. Только когда информация окончательно перестаёт усваиваться в памяти, откладываю учебники в сторону и плетусь к постели. Нет сил даже на то, чтобы переодеться, поэтому просто падаю в одежде поверх одеяла и моментально отрубаюсь.
Будильник звенит слишком рано. Мой организм не то, что выспаться, – банально отдохнуть не успел. В голове полная каша, и я с ужасом понимаю, что не могу вспомнить даже тему сегодняшнего семинара. Однако времени повторять или перечитывать лекции у меня нет: я должна уйти на учёбу до того, как родители проснутся и проведут со мной очередную воспитательную «беседу».
Сполоснув лицо холодной водой, прихватываю с тумбочки тональный крем и слегка морщусь от боли, пока маскирую синяк. Он уже успел потемнеть, и теперь был похож на большое родимое пятно. Если родимые пятна принимают форму ладони, конечно...