Милашин (один). Однако это ужасно! В целый вечер она не сказала со мной ни одного слова, а приходила сюда прощаться с Меричем. Я хожу, тоскую три часа сряду, и хоть бы один взгляд! Это ужасно досадно. Или лицо у меня не так выразительно, что ли? Мне хотелось бы, чтобы лицо мое выражало теперь самую глубокую скорбь. (Смотрит в зеркало.) Фу, какое глупое выражение… смешное даже! Нет, пусть же она заметит злую иронию в моих глазах. (Смотрит в зеркало.) А если она не захочет заметить… Ах, да из чего же я хлопочу?.. Уйти? Она, пожалуй, не заметит моего отсутствия. А, черт возьми!.. Нет, останусь. Буду хладнокровным зрителем, буду смотреть холодно. Из чего я в самом деле горячусь! А как она нынче хороша-то! Как держит себя! Нет, черт возьми, это ужасно досадно. И какие скоты всё кругом нее! У меня, кажется, нынче разольется желчь. И этот жених, этот жених! И она еще к нему ласкается! Нет, она заметит, какими я глазами буду глядеть на него. (Уходит.)

Разные лица проходят по сцене к двери направо. Беневоленский и Добротворский входят под руку.

Беневоленский и Добротворский.

Беневоленский. Благодарен тебе, Платон Маркыч, весьма благодарен. Ты меня много, много обязал. Марья Андревна и умна и образованна. Именно такую жену мне и нужно.

Д о б р о т в о р с к и й. Хе, хе, хе, любезнейший! Что уж теперь толковать. Поддели молодца! Какова ни есть, уж теперь нечего назад пятиться!.. Шучу, шучу…

Беневоленский. Да-с, я тебе скажу, с этакой женой не стыдно показаться в общество. (Останавливается перед зеркалом и гладит подбородок.) Что ж, нас будет пара, как ты думаешь?

Добротворский. Ах вы, проказник! (Хохочет.) Ишь ты, какие штучки выдумывает!

Беневоленский. Чему же ты смеешься?

Добротворский. Будет вам проказничать-то, уморили со смеху! Поцелуемтесь.

Целуются.

Беневоленский (в сторону). Чему он смеется? (Добротворскому.) Послушай, Платон Маркыч, у меня есть к тебе серьезное дело.

Добротворский. Что прикажете?

Беневоленский^берет его под руку). Все мы были молоды.

Добротворский кивает головой в знак согласия.

Молодость, как ты знаешь, имеет свои слабости. Ты сам это очень хорошо знаешь, иначе я бы тебе и не стал говорить.

Добротворский. Все мы грешны, и все мы смертны…

Беневоленский. Это правда, да не об том речь! Ты выслушай. Ошибки также весьма свойственны молодости. Я любил одну девушку…

Добротворский. Гм! Скажите! Хорошенькая была девушка?

Беневоленский. Очень недурна. Ну, конечно, из низкого сословия, но очень недурна. Только характер у нее совсем не соответствовал наружности: ревнива…

Добротворский. Вам это кажется удивительно. Эх, молодость! Поживите-ка с наше, так не то увидите.

Вот я вам сейчас какую историю расскажу, вот послушайте, не вашей чета, а то, что вы мне рассказываете! Это еще до француза было…

Беневоленский. Ах, какой ты бестолковый, Платон Маркыч! Я боюсь, что она сюда придет.

Добротворский. Кто?

Беневоленский. Этадевушка-то.

Добротворский. Зачем? Нет, зачем она пойдет, что вы говорите!

Беневоленский. Пойми ты меня, Платон Маркыч: я тебе говорю, что она ревнива, так я боюсь, чтобы она тут шуму какого не наделала.

Добротворский. Вот что! а!.. Теперь я вас понял.

Беневоленский. Так уж ты распорядись, братец, так, чтобы не пускали никого посторонних.

Добротворский. Что ж вы, отец мой, у меня с Марьей-то Андревной делаете! Вы этак у меня ее уморите, сердечную… А уж вы, батюшка, эти глупости-то оставьте.

Беневоленский. Что ты, что ты! Я давно оставил. Только все-таки осторожность не мешает. Понимаешь ты меня?