По свидетельству флигель-адъютанта свиты императора С.С. Фабрицкого (1874–1941) царская чета часто сетовала: «Лично мне неоднократно пришлось слышать и от Государя и от Императрицы ту же фразу, произносимую всегда с тоской: “Мы хорошо знаем, что стоит нам приблизить к себе кого-нибудь, кто нам так или иначе понравился, чтобы про этого человека начали бы говорить гадости”»[38].

Имеется еще одно подобное свидетельство: «Вот, посмотрите, – говорил однажды Николай II одному из своих адъютантов Д. – Когда у меня забота, сомнение, неприятность, мне достаточно пять минут поговорить с Григорием, чтобы тотчас почувствовать себя укрепленным и успокоенным. Он всегда умеет сказать мне то, что мне нужно услышать. И действие его слов длится целые недели».

Царская семья встретила настороженное, а порой и враждебное отношение высшего света. Некоторые из них давали очень резкие и злобные характеристики царской чете: «Николай II оказался таким же однолюбом, как и его отец. Выбор его сердца пал на скромную, застенчивую немецкую принцессу одного из второстепенных германских дворов. Принцесса эта, получив английское воспитание, сохранила в крови специфический провинциализм и тягу к мещанскому уюту. Вся она была олицетворением приватности и антиподом державности. В семье простого смертного она была бы отрадой и украшением… Вероятно, она принесла бы счастье и любому европейскому конституционному монарху. Но на престоле Российского самодержца она оказалась почти вороной в павлиньих перьях. А ее дородность и красота бок о бок с тщедушной фигурой мужа вызывали какие-то смутные предчувствия. Наружное несоответствие было и у четы Александра III с его женою. Но колосс муж бок о бок с крошечной женой внушали русскому сердцу больше доверия, чем крупная жена бок о бок с тщедушным мужем»[39].

Конечно, это были злопыхатели, недовольные властью и своим положением, но, к сожалению, они своего «звездного часа» все же дождались.

Люди, которые могли наблюдать молодую царицу не только на балах и официальных приемах, а в более интимной обстановке, отзывались о ней совсем по-другому. Так, например, флигель-адъютант С.С. Фабрицкий, часто бывавший в Царской семье, свидетельствовал: «Государыня обладала довольно вспыльчивым характером, но умела сдерживаться, а затем очень быстро отходила и забывала свой гнев… Ее Величество обладала редко развитым чувством долга, и это как бы давало ей возможность быть упорной во многих случаях, когда по ее понятиям так требовал ее долг…»[40]

Далее он указывал: «К характеристике Государыни императрицы Александры Федоровны надо добавить, что она была в полном смысле слова красавицей, в которой соединялось все: царственная осанка, правильные черты лица, большой рост, правильная фигура, изящная походка, грация, большой ум, огромная начитанность и образованность, талант к искусствам, прекрасная память, сердечная доброта и т. п., но у нее не было искусства очаровывать, не было умения и желания нравиться толпе. А это, по-видимому, для царственных особ необходимо»[41].

Однако эта наука «нравиться другим» оказалась очень сложной. Отчуждению молодой царицы от «петербургского света» значительно способствовали внешняя холодность ее обращения и отсутствие внешней приветливости. Происходила эта холодность, по-видимому, преимущественно от присущей Александре Федоровне необыкновенной застенчивости и испытываемого ею смущения при общении с незнакомыми людьми. В кругу близких, когда застенчивость проходила, Александра Федоровна преображалась, становилась центром веселья и скучать в ее кругу (по уверению друзей царской четы и приближенных придворных) не приходилось.