В-третьих, я так отрубал любые мысли о сдаче. Человек с оружием, если только допускает мысль о том, что можно сдаться, начинает сильно осторожничать, не выпячиваться, чтобы после сказать, что вообще в сторонке стоял. И я таким вот «воинам» не оставлял шанса. Теперь все будут понимать, что биться нужно всерьез.

Вот потому мы и стали забрасывать фекалии чуть от склона холма, на сам холм, ну и приготовились катапультами «поражать» врага. Не назовут ли эту битву какой-нибудь «говнючей»?

– Тревога! Ворог на приступ идет! – закричали дозорные.

– Приготовься, Геркул! Четыре выстрела нечистотами и переходи на камни! – приказал я.

Мятежники видели, как и куда именно уходил отряд строптивых воинов Братства, когда они помогли скрыться предателю из дружины галичского князя. Южный склон большого холма при приближении, дав себя рассмотреть, так же подсказывал, куда именно нужно бить, чтобы иметь возможность прорваться внутрь укреплений Братства. Тут не было рогаток, вкопанных заостренных кольев, а склон столь пологий, что и верхом на коне вскочить получится. Но проход узкий, максимум, что десять конных в строю пройдут.

С другой стороны от прохода располагался еще холм, он-то и делал дефиле слишком узким. Соседняя возвышенность так и напрашивалась на то, чтобы ее захватил противник. Правда тот холм пониже нашей горы.

Так что, как только вражеская конница начала входить в узкий проход, то сразу стала терпеть неудобства, а еще у них резко увеличилось число потерь. Предсказуемо на самом деле.

Основная часть мятежных всадников несмотря на рой стрел, продолжала входить в дефиле, пусть и делала это уже не на скаку. Но была часть конницы врага, которая захотела закрепиться вдоль периметра холма. Вот они в полной степени ощутили качество и количество тех ловушек, что были им любезно предоставлены. Этот отряд, частью попав то в яму, то напоровшись на колья, стал спешиваться. Именно на них обрушился основной поток стрел и сулиц.

Однако, когда первые пешие начали взбираться по склону, такому скользкому и вонючему, кишащему мухами, осами из-за разлитого меда, как и пчелами, они ощутили полноту нелепости положения. Болезненной, порой и убийственной нелепости. Ну а когда скатилось первое бревно, калеча и убивая не менее десяти ратников, штурм на этом направлении закончился. Но вот конница все еще заходила на холм и там скрывалась. Видимо, противник посчитал, что в этом и есть шанс захватить наш холм, якобы ворваться на плечах всадников-ангелов. Так что ратники, только что вывозившиеся в вонючих субстанциях, покусанные осами, неся с собой рой мух, вновь оседлали своих коней и выстроились в очередь. В другой обстановки, таких вонючек прогнали бы подальше, но все же идет бой, не особо не до запахов, хотя насекомые преизрядно портили боевой дух.

– Бей! Товсь! Бей! – с надрывом командовал Алексей и лучники, навесом через стену, осыпали противника, рвущегося к проходу, где начинался невидимый для глаз врага, удобный, пологий спуск, по который прежде всего оставался для наших вылазок.

Облаченные в добрые брони, противники, не так чтобы и сильно страдали от наших стрел, но количество постепенно переходило с качество. То одна стрела попадет в лицо врагу, впиваясь тому в щеку, то получалось пробить кольчугу бронебойными, с двумя зубцами стрелами, или же страдали кони от царапин и прямых попаданий в ляжки. Тогда они сбрасывали своих наездников, или артачились подчиняться. Чуть более болезненными, чем стрелы, для врага были сулицы. Они, если и не пробивали доспехи, то кинетическая сила удара от пущенного снаряда была чувствительной для рвущегося вперед противника. Можно прямым попаданием выбить из седла наездника, а можно попасть в бочину коню, что так результативно. Промахнуться было сложно, начиналась уже не толкучка, а форменная давка.