– Мы могли бы учиться вместе, Эбнер, – ответил Йорк.

Тем временем спутники Йорка начали проявлять беспокойство. Они бродили от окна к окну, Браун то и дело перекладывал фонарь из одной руки в другую. Саймон стал еще мрачнее и своим видом все более напоминал покойника. Смит на своем языке сказал что-то Йорку, и тот кивнул:

– Нам пора возвращаться.

Марш в последний раз огляделся. Даже сейчас ему не хотелось уходить.

Когда они выбирались из судоверфи, Йорк обернулся и бросил прощальный взгляд на их пароход, стоявший на стапелях. Его силуэт смутным бледным пятном выделялся на темном фоне. Все остановились и безмолвно ждали.

– Ты знаешь, кто такой Байрон? – спросил Йорк Марша.

Марш на минуту задумался.

– Я знаю парня по имени Блэкджек Пит, он был рулевым на «Большом турке». Мне кажется, его второе имя было Брайан.

Губы Йорка тронула улыбка.

– Не Брайан, а Байрон. Лорд Байрон, английский поэт.

– А-а-а, – протянул Марш. – Вот ты о ком, я не слишком силен в поэзии. Но думаю, что слышал о нем. Он хромал, верно? И еще волочился за дамами.

– Тот самый, Эбнер. Поразительный человек. Мне выпал случай однажды повстречаться с ним. Наш пароход напомнил мне одно написанное им стихотворение. – Йорк начал декламировать:

Она идет во всей своей красе –
Светла, как ночь ее страны.
Вся глубь небес и звезды все
В ее очах заключены,
Как солнце в утренней росе,
Но только мраком смягчены[2].

– Байрон, конечно же, писал о женщине, но слова, как мне кажется, можно отнести и к нашему судну, правда?[3] Взгляни на него, Эбнер! Что скажешь?

Бывалый речник толком не знал, что ответить.

– Очень интересно, Джошуа, – только и сумел он выдавить из себя.

– Как мы назовем его? – спросил Йорк, по-прежнему не сводя глаз с парохода. На губах его играла легкая улыбка. – Стихотворение не навело тебя ни на какую мысль?

Марш нахмурился:

– Не станем же мы называть судно именем какого-то хромого британца!..

– Нет, – успокоил его Йорк. – Нет, я и не думал предлагать это. Мне в голову пришло нечто иное, вроде «Смуглой леди» или…

– У меня у самого есть кое-какая задумка, – прервал его Марш. – Мы грузо-пассажирская компания «Река Февр», в конце концов, а это судно – воплощение моей самой сокровенной мечты. – Он поднял свою трость и указал на рулевую рубку: – Мы там напишем большими голубыми с серебром буквами нечто действительно мечтательное. «Грезы Февра». – Он улыбнулся: – «Грезы Февра» против «Эклипса». Об этой гонке будут говорить и после нашей смерти.

На какое-то мгновение в серых глазах Джошуа промелькнуло что-то странное, но исчезло так же быстро, как и появилось.

– «Грезы Февра»… Тебе не кажется, что твой выбор несколько… зловещ, что ли? Мне он напоминает о недуге, лихорадке и смерти, искаженных видениях. Грезы, которые не должны грезиться, Эбнер.

Марш нахмурился:

– Мне ничего об этом не известно. Это название мне нравится.

– Будут ли люди путешествовать на судне с таким названием? Известно, что пароходы распространяют тиф и желтую лихорадку. Разве нужно нам напоминать им о подобных вещах?

– Они же не отказываются путешествовать на моем «Прекрасном Февре». Не отказываются они ездить и на «Военном орле», и на «Призраке», даже на судах, названных в честь краснокожих индейцев.

Тощий спутник Йорка по имени Саймон снова что-то сказал хриплым голосом, напомнившим Маршу звук пилы. Слова были произнесены на неизвестном капитану языке, отличающемся от того, на котором переговаривались Смит и Браун. Йорк выслушал его, и лицо его приняло задумчивое выражение, хотя все еще оставалось обеспокоенным.