– Значит, сегодня вечером ты займешься со мной любовью, Кристиан?

Что?! Я? Займусь любовью?

Грей, следует избавить ее от этих иллюзий как можно скорее.

– Нет, Анастейша, не значит. Во-первых, я не занимаюсь любовью. Я трахаюсь… жестко.

Она ахает. Может, теперь хоть немного задумается. Одумается и поймет, что мое красивое лицо – это всего лишь лживая обертка.

– Во-вторых, мы еще не покончили с бумагами, и, в-тре тьих, ты не знаешь, что тебя ждет. У тебя есть возможность передумать. Идем, я покажу тебе комнату для игр.

Она в полном замешательстве, хмурит брови домиком.

– Ты хочешь показать мне свою игровую приставку?

Я хохочу в голос. Эх, детка!

– Нет, Анастейша, не угадала. Идем. – Протягиваю ей руку, она охотно ее берет. Веду ее по коридору, потом наверх. Останавливаюсь возле двери в игровую комнату, сердце бьется в груди, как отбойный молоток.

Вот и все. Как говорят киношники, либо плати, либо играй. Пожалуй, я никогда так не нервничал. Осуществление моих желаний зависит лишь от поворота ключа. Отпираю дверь и понимаю, что обязан перестраховаться.

– Ты можешь уйти в любой момент. Вертолет стоит наготове и отвезет тебя, куда ты пожелаешь. Можешь остаться на ночь и уйти утром. Решать тебе.

– Открой же эту чертову дверь, Кристиан! – упрямо требует она, скрестив руки на груди.

Момент решающий. Я не хочу, чтобы она сбежала. Однако никогда прежде я не чувствовал себя таким уязвимым. Даже в руках Елены… Причина в том, что Ана совершенно не в теме.

Открываю дверь и вхожу в игровую комнату. Мое убежище. Единственное место, где я могу быть самим собой.

Ана застыла, изучая атрибутику, занимающую столь важную часть моей жизни: плети, розги, кровать, скамью… Она молчит, жадно разглядывая обстановку, и я слышу лишь биение своего сердца, отдающееся в барабанных перепонках.

Теперь ты знаешь. Это – я.

Она оборачивается и смотрит на меня пронзительно. Я жду, пока она хоть что-нибудь скажет, однако она молча проходит в глубь комнаты. Мне не остается иного, кроме как следовать за ней.

Ана проводит рукой по замшевой плети, одной из моих любимых. Говорю, что она называется флоггер. Ана молчит. Подходит к кровати, рассматривает, с любопытством пробегает пальцами по резной деревянной колонне.

– Скажи что-нибудь, – прошу я. Я не могу вынести ее молчания.

– Ты делаешь это с людьми или они делают это с тобой?

Наконец-то!

– С людьми? – Я едва не фыркаю. – Я делаю это с женщинами, которые сами того хотят.

Ана стремится к диалогу. Надежда есть.

Она хмурится.

– Если у тебя есть добровольцы, зачем ты привел сюда меня?

– Я очень хочу делать это с тобой. – Мое воображение будоражат картинки: Ана, связанная во всевозможных позах то на кресте, то на кровати, то на скамье для порки…

– Ой! – восклицает она и бредет к скамье. Не могу оторвать глаз от ее пытливых пальцев, медленно гладящих кожаную обивку. В ее прикосновении сквозят любопытство и чувственность… Догадывается ли она об этом?

– Ты садист?

– Я – Доминант, – поясняю я, отчаянно пытаясь подойти к сути.

– Что это значит? – спрашивает она потрясенно.

– Это значит, что ты добровольно признаешь мою власть над собой. Во всем.

– Почему я должна это делать?

– Чтобы доставить мне удовольствие, – шепчу я. – Иными словами, я хочу, чтобы ты хотела доставить мне удовольствие.

– Каким образом? – тихо спрашивает она.

– У меня есть правила, и ты должна их выполнять – для твоей пользы и для моего удовольствия. Если я буду тобой доволен, ты получишь награду. А если нет – накажу тебя, и ты запомнишь.

Жду не дождусь, когда мы перейдем к твоей дрессировке. Я научу тебя всему. Если ты станешь частью моего мира, тебе придется измениться, причем сильно. Я удивленно понимаю, что от этой мысли мне становится больно. Неужели я не хочу, чтобы она изменилась? Но это необходимо.