Почему самые близкие так легко предают, а самые далекие оказываются рядом?

От этого парня веет такой добротой и заботой. Как когда-то от Джека…

– Спасибо, Эндрю, – шепчу в ответ, повернув голову.

Вглядываюсь в незнакомца внимательнее. Из-под шапки виднеются темные волосы, а тонкие губы расплываются в дружеской улыбке. Больше ничего не видно на лице Эндрю, остальное скрыто под клетчатой рубашкой, меховой шапкой и солнцезащитными очками.

– Как тебя зовут?

– Софи, – отвечаю так же спокойно и тихо. – Спасибо за помощь.

– Не за что, – парень небрежно пожимает плечами, мол ничего страшного не произошло.

Вряд ли бармен понимает, что совсем недавно протянул руку помощи умирающему, что заставил посмотреть правде в глаза и вытащил из того ада, в котором я так долго себя убивала. Когда доберусь до своей комнаты, снова начну необратимый процесс из размышлений и полной апатии ко всему происходящему.

Выхожу из машины, вдыхая утренний воздух. Не обращаю внимания на привычную лондонскую прохладу, на ветер, сковывающий меня в своих объятьях. В коридорах тихо. Все еще спят, даже комендант, которая обычно дежурит на ресепшене. Это только на руку – смогу незаметно проскользнуть в комнату.

Она оказывается пуста. Шторы задернуты, окно открыто, впуская уличный холод. А вокруг тишина. Только я одна являюсь подтверждением существования жизни. Только я…

Сбрасываю с себя туфли, грязное платье Сары, избавляюсь от крыльев на спине и плюхаюсь на кровать. Грязная. Абсолютно голая. Уязвимая.

Эти чувства ни за что не отнять. Они будут идти параллельно со мной. До конца. Пока не выжмут из меня все живое. То, что способно поддерживать нормальное существование.

Хочу просто уснуть, а завтра сделать вид, что это лишь дурной сон.

Мечты…

***

О, Боже! Как болит голова! Боюсь открыть глаза. Знаю, что меня ждет. Темная комната. Пустая и прохладная. Опять не закрыла окно перед сном.

Как долго я пролежала здесь, смотря в одну точку? Через сколько мне удалось уснуть, после того, как я пролила море слез на подушку?

До сих пор влажная. Не только подушка, но и мое лицо…

Мобильный показывает ровно восемь вечера. Так поздно. Получается, я спала больше двенадцати часов.

Не могу встать с кровати. Просто не в состоянии сделать хотя бы одно движение. Тело ужасно ломит, низ живота сводит болью, а голова будто налита свинцом. Со стороны все давит. Эта темнота, эта прохлада. Эта боль…

Не физическая. Душевная.

Можно сказать, что воспоминания мигом вылились на голову, словно ведро ледяной воды, но это не так. Они никуда не уходили, все время шли рука об руку со слезами на глазах и дрожью в теле.

Зачем вообще сейчас проснулась? Почему не вырубилась на несколько дней? А лучше бы вообще не просыпалась. Это невыносимо – лежать здесь и все время вспоминать минувшую вечеринку. Атмосферу веселья и ужаса, новизну, которая превратилась в хаос.

До сих пор помню его глаза. Бешеные. Звериные. Тех ярких оттенков, которые я так любила, как будто никогда и не было. В его сущности больше не было света. Когда-то обожаемого мною парня охватила беспросветная тьма.

Это больно, невыносимо больно осознавать, что ты катишься куда-то вниз по наклонной, не в состоянии остановить происходящее. Ты не знаешь, где право, а где – лево, почему родилась именно правшой, а не левшой, почему твои глаза ярко-зеленого цвета, а не серого.

Потерянная. Слабая.

Тошнит. И физически, и морально. Но если в физическом плане я смогу рано или поздно преодолеть ноющую боль, заглушить таблетками, вырвать весь негатив с корнем и излить в белого друга, то моральную не выкинешь из головы. Она останется там навсегда. Со временем потускнеет, конечно, приобретет блеклые краски, но не сейчас, когда каждое действие, каждое слово Джека отдается где-то в груди и не желает вырываться оттуда.