- Ложись… Я зайду чуть позже. Поужинаем, да?

- Хорошо, - едва слышно шепнула Наташа.

Громов вышел. Прикрыл осторожно дверь. Сунул руки в карманы брюк и поплелся в кухню. Пиджак он снял сразу по приезду, и теперь тот небрежно валялся на высоком барном стуле. Это был единственный предмет, лежавший не на своем месте. Глеб подхватил его и пошел к себе. Переодеться.

Часом позже привезли ужин. Звонок домофона прозвучал незнакомо и чужеродно. Громов даже не сразу разобрался, что это пищит. Он расплатился с посыльным, разложил на обеденном столе контейнеры и растерянно замер. Что дальше? Нерешительно помедлив, Глеб все же прошел в комнату, которая должна была служить ему кабинетом. Ввел пароль на компьютере и жадно уставился на экран. Чуть приблизил изображение. Наташа лежала на боку, как и тогда – в больнице, подложив под голову руку, и тихо плакала. Глеб дернулся. Свернул изображение. Растер лицо. Помедлил немного, но все же решительно встал и пошел к ней. Постучал коротко, вошел, не дожидаясь ответа.

- Наташ, там ужин привезли. Ты выйдешь к столу, или тебе сюда принести?

- Сюда? Нет! Не надо. Я ведь не инвалид… - она стряхнула со щек прозрачные слезы и шустро спустила ноги с кровати.

- Да ты не торопись. Мы никуда не спешим.

- Ладно.

- А ревешь чего? – между делом спросил Громов, набрасывая покрывало на ее постель, как будто в этом была хоть какая-то необходимость. – Из-за Кирилла?

Наташа пожала плечами.

- Ты себя не накручивай, ладно? Тебе о малыше сейчас нужно думать.

- Я думаю… - прошептала она.

- Вот и отлично. Пойдем.

Наташа послушно двинулась за ним следом. Громов усадил ее за стол и принялся открывать контейнеры с едой, как ребенку выкладывая ей в тарелку самые вкусные на его взгляд кусочки. Девушка внимательно наблюдала за его действиями, а Глеб думал о том, как с ней начать разговор. Может ли так случиться, что ей хоть что-нибудь известно о делишках мужа?

- Наташ… Скажи, у тебя нет предположений о том, кто мог хотеть зла Кириллу?

Она замерла, сжав пальцы на приборах, и, не поднимая глаз, медленно покачала головой.

- А кто может знать? Не в курсе? Возможно, друзья или…

- Я не знаю! – чуть повысила голос девушка. – Не знаю…

- Хорошо-хорошо. Извини.

- Вам не за что извиняться. Он просто… никогда не считал нужным мне что-либо объяснять.

Если не вникать в смысл слов, Громов мог бы слушать свою женщину бесконечно. Просто закрыть глаза и, щурясь, как кот, впитывать в себя ее тягучие интонации. Но ему следовало сосредоточиться.

- Ты была несчастлива с ним? – спросил, резко меняя тему, и тут же об этом пожалел. Она вскочила, едва ли не опрокидывая тарелки. Так и продолжая сжимать в руках проклятый нож для рыбы. Попятилась.

- Нет. Что вы такое говорите? Я его люблю. И он меня любит. Я… я уже, наверное, пойду. Извините.

Приехали. Поговорили. Какой же ты придурок, Громов! Но ведь она сама сказала… Да заткнись ты уже!

Глеб отбросил вилку и с силой провел руками по лицу. Резко встал, взялся за уборку, чтобы хоть чем-то занять голову. «Я его люблю…» Вот как.

Не то, чтобы это что-то меняло.

Громов методично убрал в холодильник еду, сложил в посудомойку посуду. Две тарелки, две вилки, два ножа, а раньше всегда – один. Вернулся в кабинет, пошевелил мышкой. Наташа стояла у окна, обхватив ладонями плечи. А у него в голове снова и снова звучал её грудной голос. «Я его люблю…» И что делать с этим? Справляться как? Как этого дурочка из беды вытаскивать? Она ведь его любит…

Будто бы в ответ на его мысли, у Громова зазвонил телефон.

- Да, Мат. Что у вас?