– Ливень же, – затянулся самокруткой Евсей. – Все мокрые.

– Не скажите. Меня промочило до исподнего!

– Может ты от страха исподнее-то промочил, – хохотнул Мартын. – А нам щупать предлагаешь…

Помолчали. Кашкин насупился, вроде как от обиды, но остальные понимали, что это только поза и вот-вот последует продолжение. Оно и последовало.

– Коробка-то два пуда весила, – заговорил городовой, потирая шею. – И ещё толстенная цепь на ней. Пока дотащил, плечо себе вывихнул.

– Два? Ты же всего час назад говорил, что пуд, – срезал болтуна Евсей.

– А хоть бы и пуд, – не смутился тот. – Все одно тяжелая.

– Как же ее грабитель на шее таскал и вообще не сутулился?

– Ты еще определись, куда бомбу кинул, – уточнил Мартын. – То говорил, в Москву-реку, а теперь, выходит, в Яузу?

– А эта… Мы до Устьинского моста дошли. Там же стрелка, две реки сливаются. Обшибся в прошлый раз, братцы.

– Просто враль ты, стыда не ведающий, – без всякого осуждения приговорил Евсей, затягивая новую самокрутку. – А мне знакомец сказывал давеча, что пока ты тащил бомбу, на набережную успели прискакать два сапера из артиллерийского батальона. За ними послали, как только кассир тревогу поднял. Аль нет?

– Подумаешь, саперы…

– Они-то бомбу открыли. Со всеми осторожностями, чтоб не рванула. А ты отбежал подальше, рухнул на колени, рыдал, молился.

– Молился. А чего же плохого-то в молитве?

– Перетрухнул ты неслабо, выходит, а взрывчатка оказалась фальшивой.

– Как? – ахнул Мартын.

– Так, – хитро прищурился Евсей. – Наш герой не случайно холодец поминал. Им коробку и наполнили, издали похоже на гремучий студень, но армейские понюхали и зараз уяснили, что это не бомба вовсе, а шутиха. Опасности никакой! Поэтому ни в сберкассе, ни в саду, ни в реке ничего бы не чебурахнуло.

– Проведал, значится… Зачем же меня три раза пересказывать просил? – засопел Кашкин.

– Уж больно красиво брешешь. Заслушался невольно.

– Погодите, я не понял, – юнец с заячьей губой нервно сглотнул. – Ежели это розыгрыш, зачем же следователь едет из Петембурга?

– Небось не успели предупредить. Он сорвался в Москву, а как доберется, тут и огорошат: зря торопились, ваш-бродь! То-то разозлится столичный чин. Заорет: «Подать сюда Кашкина, тудыть-растудыть! Сто плетей ему за ложную тревогу! А лучше все двести, чтоб и другим в назидание!»

– Братцы, да как же ж… Я же своими глазами… А вдруг сперва там как раз бомба была, но я помолился и Господь милосердный превратил взрывчатку в холодец?! Он умеет! Он воду в вино превращал, что ему стоило нас спасти. Вокруг ведь бабы, дети…

– Хорош заливать! – набычился Мартын.

– Ты это дождю скажи! А то мокнем тут, как три сосны на Муромской дороге.

– Погодите-ка, – насторожился Евсей, отбрасывая окурок. – На лестнице… Крадется кто-то.

Мартын испуганно оглянулся.

– Тьфу ты, черт! – он сбросил капюшон и прислушался. – Вроде тихо. Небось, шавка бродячая забежала, а как нас услышала – прижухла.

– Может шавка, – Евсей всматривался в темноту. – А может и черт.

– Так пойди, проверь.

– Цыц! Раскомандовался он тут. Молод еще, сам и сбегай.

Юнец с заячьей губой шагнул под проливной дождь и тут же вернулся обратно.

– А может, вместе, а? – умоляюще протянул он.

– Боязно одному? – хмыкнул Кашкин. – То-то! На словах все смелые… Ладно, пойдемте вместе. Гуртом и черта бить легче. Да и по уставу положено!

В это же время, примерно в пяти верстах от промокшего сада, на Пречистенке, из закрытого экипажа вышли два господина в нелепых шляпах. Пробежались, перепрыгивая лужи, чтобы поскорее оказаться под навесом. Здесь выяснилось, что тот, который носил покосившийся цилиндр, – это финансист Шубин. Второй же, одетый в шинель почтмейстера, сбивал дождевые капли с архаичной черной треуголки, украшенной желтым пером.