– Каторжная морда! Что творишь?.. – и тут же осекся, поднял испуганные глаза на Мармеладова. Сыщик ведь тоже отбывал срок в сибирских острогах. Обидеться может.

Но тот, как будто не заметил. Подошел к слуге, будничным тоном задал вопрос:

– Артист вчера из дома выходил?

Привратник испуганно оглянулся на окна второго этажа.

– Голову мне снимет, коли узнает, что проговорился. В четвёртом часу прибыла карета от г-жи Д… Михайла Ардальоныч на ней уехали-с. Вернулся поздно вечером, уже после спектакеля. Еще держался на ногах. Извозчик его до квартеры довел…

– Невозможно! – Шубин только что волосы на голове не рвал от отчаяния. – В половине пятого мы прибыли на допрос, в участок. И до восьми были там. Или я действительно схожу с ума и ничего подобного в реальности не случалось?

– Есть как минимум две улики, которые помогут убедиться, что вы в своем уме. Первая – вот эта шляпа, – Мармеладов поднял цилиндр, сбитый снегом с головы директора сберкассы. – В суете вы забыли вернуть головной убор хозяину, хотя и намеревались это сделать.

– Точно, цилиндр! – воскликнул Митя. – Вернемся? Пусть попробует это объяснить.

– Этот ловкач сходу придумает несколько правдоподобных объяснений: не вернули из чистки, подарил слуге забавы ради, проиграл пари. Столетов солгал уже не раз, потому слова его нам без надобности. Улики ценнее. А вторая улика – это протокол. Тот, кто дает показания, должен их подписать. Стало быть, нам надо просто сравнить подписи!

– Но где мы возьмем автограф артиста? – жалобно спросил Шубин.

Сыщик вынул из кармана клочок бумаги, величиной с ладонь.

– Пока Столетов бесновался, испепеляя вас взглядом и отбиваясь от г-на Шубина, я незаметно оторвал кусок афиши с его подписью. Там их несколько в ряд было. Уж не знаю, зачем – то ли актер руку расписывал, то ли из самолюбования их везде рисует… Предлагаю отправиться в участок и проверить, совпадают ли эти закорючки с теми, что в протоколе.

Приятели вышли со двора, Иван Лукич понуро плелся за ними. Потом догнал, остановил и сбивчиво зашептал, ломая руки:

– А если там никакого протокола нет? Вдруг, и правда, наваждение?

Протокол был. На пяти листах, скрепленный подписями – все честь по чести. Иван Лукич и Митя спорили, один считал, что документ подписывал актер, но спьяну и потому пальцы дрожали, другой же уверял, что некто пытался подделать автограф Столетова, да не слишком удачно вышло.

Мармеладов же смотрел по сторонам. В душном помещении толпились несколько дурно одетых посетителей, все расходились к двум столам, за которыми полицейские чины занимались рутинными делами. Им выделили относительно свободный угол, куда падал свет из зарешеченного окошка. Стульев не было, приходилось стоять, учитывая низкие потолки, чуть сутуля плечи.

Все верно, так и должно быть организовано в полицейском участке – чтобы каждый приходящий сюда, прямо с порога почувствовал себя неуютно. И чем дольше пребывал, тем выше степень неудобства становилась. Любая встреча с законом и его представителями в этих конторах, по замыслу неизвестного гения, должна вызывать не страх и ужас, эти-то ощущения как раз быстро притупляются, им на смену приходит равнодушие, – нет, и не отвратительно-липкую тошноту, как на рыбном рынке в жаркий день, все-таки здесь государева служба. Не то. В подобных местах на посетителя должна сразу накатывать паническая безнадега, лишая его сил и эмоций, чтобы не смел впредь сюда соваться с пустячными своими проблемами. Само устройство этого мирка служит прекрасной профилактикой мелких нарушений законности: вот так захочет кто кошелек украсть или соседку поленом прибить, трижды подумает и может, откажется от злодейского замысла, лишь бы не таскали в участок на разбирательство.