Язычок пламени взобрался по свисавшему проводку, вспыхнул огонек, еще не очень ярко. Пламя было голубоватым, как на газовой горелке, но оно разрасталось. Нежин дергался, однако никак не мог вырваться из ловушки, в которой оказался. Вылетевший из машины мобильник поблескивал на мокрой глине метрах в полутора от машины.

Лора остановила машину, посмотрела назад.

– Он сгорит, – произнесла она.

– Что предлагаешь? – отозвался Ларин.

– Ты же сам говорил. Это только исполнители, которые делают свою работу.

– Значит, плохо делал свою работу, если мы остались целы, а у него горит разбитая машина.

– Это он в ней горит! – выкрикнула Лора и сдала назад. – Сиди, я сама.

Молодая женщина вытащила из-под солнцезащитного козырька темные очки, надела их, на мгновение глянула в зеркальце. Большие стекла надежно прикрывали глаза, особо человека в таких очках не запомнишь. Она схватила огнетушитель и побежала к занимающемуся синим пламенем «Пежо».

Нежин дотянулся до пистолета, направил ствол на Лору. Он смотрел на молодую женщину, но видел лишь сполохи огня, отражавшиеся в стеклах солнцезащитных очков.

Лора поняла, мужчина не выстрелит. Она сдавила рукоятки огнетушителя, струя порошка, смешанного со сжатым воздухом, ударила во внутренности машины. Пламя удалось сбить лишь с третьей попытки. Нежин протер тыльной стороной ладони запорошенные глаза.

Лора развернулась и пошла прочь.

– Стой! – закричал Нежин. – Стой, стрелять буду!

Молодая женщина вскинула над плечом руку с оттопыренным в непристойном жесте пальцем.

«Шестерка», мигнув на прощание рубинами стоп-сигналов, развернулась и укатила.

– Ра-а-внение на флаг! – торжественно и гулко прозвучал в прохладном утреннем воздухе голос.

Майор Роман Крапивин выкрикнул команду, вытянулся в струнку и задрал голову. Весь личный состав отдельного батальона полицейского спецназа, расквартированного на окраине городка, замер, глядя в государственный и ведомственный символы. В сизое подмосковное небо медленно вполз трехцветный российский триколор, а за ним – еще один флаг, поменьше, ведомственный – МВД.

Грянул гимн, вполне сносно исполняемый полицейским духовым оркестром. Спецназовцы смотрелись монументально, коротышек в батальон на службу не брали. Все рослые – не ниже ста восьмидесяти сантиметров, одеты в черное. В руках прозрачные щиты с двухголовым орлом и надписью «Полиция», на коленях, локтях защитные щитки, на руках рифленые перчатки, подозрительно напоминающие кастеты, на головах черные лакированные шлемы с плексигласовыми забралами. И форма, и снаряжение были новенькими, первый раз надетыми. Спецназовцы гордо выпячивали груди колесом. Их строй казался строем несокрушимых римских легионеров. На плацу перед спецназовцами высились шесть новеньких автозаков на базе «МАЗов». Их геометрически безупречные будки, каждая размером со средний деревенский дом, матово отливали болотно-зеленым цветом. Все стекла прикрывала частая металлическая решетка.

Оркестр браво закончил гимн, полоскались на ветру флаги, но командир отдельного батальона и не думал давать команду «вольно». Вместо этого он так же торжественно произнес, что месторасположение подразделения почтил своим присутствием архимандрит Филарет.

Архипастырь вышел вперед в сопровождении монастырского эконома – бывшего мента, отца Меркурия, державшего серебряное ведро со святой водой. Его черные монашеские одеяния сочетались по цвету с формой спецназовцев. Ветер тут же принялся трепать бороду. Ряса мелко затрепыхалась, как подбитые крылья ворона. Низким грудным голосом архимандрит принялся даже не говорить, а вещать, то и дело вкручивая словесной вязью церковнославянские анахронизмы. Филарет кропил святой водой автозаки, щиты, полицейские дубинки и самих спецназовцев, даже не поинтересовавшись, а нет ли среди последних иноверцев. Вероятно, само собой понималось, что басурман в «христово войско» не берут.