«Фот как, – сказала герцогиня, – и мораль отсюда такова: „Любофь, любофь – фот что движет миром!“» – «А некоторые говорят, – прошептала Алиса, – что миром движет то, что каждый думает о своем собственном интересе». – «Ну, это почти одно и то же, – сказала герцогиня». – Л. Кэрролл. Алиса в стране чудес. (В имеющемся русском издании данный фрагмент передан неточно. – Примеч. автора.)

Перевод выражения civil rights как «гражданские права» страдает неточностью, особенно если учесть, что по-английски существует выражение civil citizenship, которое пришлось бы переводить буквально как «гражданское гражданство».

Что касается другой части политических прав – права участия в голосовании, то возможности повлиять на исход избирательной кампании в высшие органы власти у рядового гражданина крайне ограниченны. Отсюда и проистекает скепсис большинства простого люда к корпусу либеральных (формально-юридических) прав.

По крайней мере, такова логика самой идеи «гражданства». На эмпирическом уровне под категорию граждан долгое время подпадали лишь мужчины-собственники. Женщины и «низшие классы» (рабочие) были из гражданства исключены.

На эту неясность указывали многие критики. См.: Jessop В. Capitalism and Democracy: the best possible shell? // Power and the State / G. Littlejohn, B. Smart, N. Yuval-Davis (eds). L.: Croom Helm, 1978; Giddens A. Profiles and Critique in Social Theory. L.: Macmillan, 1982.

Носитель первых – индивид, обладающий собственностью, т. е. буржуа. Носитель вторых – социальный класс и, в частности, наемные рабочие. См.: Turner B.S. Citizenship and Capitalism: the Debate over Reformism. L.: Allen and Unwin, 1986.

Мы здесь не входим в обсуждение вопроса о нетождественности понятий «капитализм» и «рынок».

Политическое вмешательство в экономическую, т. е. рыночную, деятельность, как полагают Ф. Хайек и его единомышленники, открывает дорогу тоталитаризму.

Самым заметным адептом социал-реформизма в Британии последних полутора десятилетий является, конечно, Э. Гидденс с его идеями «третьего пути» и «нового эгалитаризма». (Э. Гидденс был, кстати, советником при правительстве Т. Блэра.) См.: Giddens A. Beyond Left and Right. Cambridge: Polity, 1995; Giddens A. The Third Way. Cambridge: Polity, 1998; The Global Third Way Debate / A. Giddens (ed.). Cambridge: Polity, 2001; The New Egalitarianism / A. Giddens, P. Diamond (eds). Cambridge: Polity Press, 2005.

См.: Roche M. Rethinking Citizenship, Welfare Ideology and Change in a Modern Society. Cambridge: Polity Press, 1992.

Строго говоря, ни M. Тэтчер, ни Р. Рейган не были последовательными приверженцами доктрины, которую позже назовут «неоконсерватизмом». Их подверстали туда задним числом. Но коль скоро сами «неоконсерваторы» ведут свою родословную именно отсюда, от подобных тонкостей позволительно отвлечься.

Сам термин active citizenship в Великобритании появился в начале 1990-х с подачи консервативного Кабинета министров. Перед тем как приватизировать железные дороги, правительство собирало критику работы Британских железных дорог (British Railway) со стороны рядовых пассажиров. Их выступления в СМИ и были представлены как проявление «активного гражданства».

Англия и Британия для Т. Маршалла – понятия синонимичные, поскольку специфика Шотландии и Уэльса его не занимает. Иной взгляд на Британию отстаивают М. Хечтер и Т. Нейрн, с 1970-х годов педалирующие тему английской колонизации Британских островов. См.: Hechter M. Internal Colonialism: The Celtic Fringe in the British Development. L.: Routledge & Kegan Paul, 1975; Nairn T. The Break-up of Britain: Crisis and Neonationalism. L.: New Left Books, 1977.

Приводимый ниже сравнительный анализ британского случая на фоне других западных стран представляет собой компиляцию из двух основных источников – статьи М. Манна 1987 г. и трактата Б. Тернера 1990 г. См.: Mann M. Ruling Class Strategies and Citizenship // Sociology. 1987. Vol. 21. No. 3. P. 339–354; Turner B.S. Outline of a Theory of Citizenship // Sociology 1990. Vol. 24. P. 189–217.

Позднее немецкий рабочий класс наберет силу и организуется, но тем не менее останется на периферии политического поля. Он будет восприниматься правящими кругами кайзеровской Германии не как субъект общественно-политических дискуссий, а как источник революционной угрозы.

Здесь вполне показана аллюзия к М. Хайдеггеру и его пониманию «подлинности» и «собственности» (Eigentlichkeit).

Мы имеем в виду не столько спор между парламентом и королем в 40-е годы XVII в., который закончился казнью последнего, сколько ситуацию, сложившуюся после Славной революции 1688 г. С этого момента приглашенный король не являлся инстанцией, способной противостоять парламенту.

П. Андерсон связывает эту черту британского политического поведения с такими особенностями национальной истории, как: а) отсутствие на островах сухопутной армии, в силу чего у короля не было возможности опереться на военных, задумай он сконцентрировать в своих руках большую власть, чем та, которой он располагал; б) ранняя демилитаризация аристократии; в) инкорпорирование в политическую элиту городского торгового класса. См.: Андерсон П. Родословная абсолютистского государства. М.: Территория будущего, 2010.

В этой связи характерны и определение М. Вебером государства через монополию на легитимное насилие, и афоризм К. Шмитта, согласно которому в государстве не может быть политики, в государстве может быть только полиция (ибо его функция – защита народа от внешних и внутренних врагов).

Эти привилегии они и получают за счет неквалифицированной иммигрантской рабочей силы. Поначалу – ирландцев, итальянцев и выходцев из Восточной и Южной Европы, затем китайцев, корейцев и прочих выходцев из Азии, подвергавшихся сверхэксплуатации и лишенных каких-либо прав. Причем не только de facto, но и de jure. Например, специально принимавшиеся «антикитайские» законы лишали мигрантов из Китая права выступать свидетелями в суде.

Например, как показало исследование Р. Бендикса, право на (начальное) образование утвердилось во многих странах Западной Европы еще в первой половине XVIII в.: в Дании первые начальные школы появились по королевскому указу в 1721 г., в Пруссии – в 1737 г. См.: Bendix R. Nation-Building and Citizenship. N.Y.–L. – Sydney: John Wiley, 1964. Дай у самого Т. Маршалла есть указания на то, сколь значительный объем социальных прав имели в Средние века крестьяне благодаря институту сельской общины, а горожане – благодаря статусу жителей «свободного города». Здесь уместно вспомнить тезис Ч. Тейлора, согласно которому эпоха абсолютизма (т. е. XVII–XVIII вв.) представляла собой регресс с точки зрения объема и содержания прав по сравнению со Средневековьем. Гражданства в Новое время стало больше, а прав меньше (и они были хуже защищены). См.: Taylor Ch. Der Begriff der 'buergerlichen Gesellschaft' im politischen Denken des Westens // Gemeinschaft und Gerechtigkeit / M. Brumlik, H. Brunkhorst (Hrsg.). Fr.a.M.: Fischer, 1993. S. 117-148.

Так, в Пруссии Фридриха Великого, равно как и в России Екатерины Великой, дворянство пользовалось полнотой гражданских прав и свобод, но о политических правах не могло быть и речи. Случается (хотя довольно редко) и обратное: широкие политические права при необеспеченности гражданских свобод (Никарагуа после победы сандинистов, Венесуэла при Уго Чавесе).

На эту слабость текста Т. Маршалла не раз указывали критики. См., например: Giddens A. A Contemporary Critique of Historical Materialism. Vol. 2. The Nation-State and Violence. Cambridge: Polity Press, 1985. P. 204–207.

См.: Поланьи К. Великая трансформация. Политические и экономические истоки нашего времени. СПб.: Алетейя, 2002.

Как остроумно формулирует К. Поланьи, новые правила «положили конец человеколюбивому правлению лендлордов с их системой пособий». См.: Поланьи К. Великая трансформация. С. 95.

Примечательно, что немецкий термин Buergerliche Gesellschaft можно перевести и как «буржуазное», и как «гражданское» общество. Именно буржуазия – она же «третье сословие» – является основой и мотором этого общества.

В эпоху секуляризации приверженцы традиции естественного права будут говорить о его укорененности в «самой природе».

Поэтому все социальные волнения Средневековья вращались вокруг требований вернуться к прежнему (несправедливо, по мнению восставших, повышенному) размеру податей или повинностей, а отнюдь не вокруг их отмены.

См.: Капустин Б. Г. Современность как предмет политической теории. М.: РОССПЭН, 1998; Капустин Б. Г. Идеология и политика в посткоммунистической России. М.: УРСС, 2000; Капустин Б. Г. Критика политического морализма // Вопросы философии. 2001. № 2; Капустин Б. Г. К понятию политического насилия // Полис. 2003. № 6; Капустин Б. Г. Моральный выбор в политике. М.: Книжный дом «Университет», 2004; Капустин Б. Г. О предмете и употреблениях понятия «революция» // Логос. 2008. № 6; Капустин Б. Г. Критика политической философии: избранные эссе. М.: Территория будущего, 2010.

До недавнего времени немецкие обществоведы настойчиво подчеркивали несводимость друг к другу понятий Kulturnation и Staatsnation. Первое обозначало сообщество происхождения, или «общность судьбы», второе – общую юрисдикцию, подданство территориальному государству.

Гражданское единство здесь логически и исторически предшествует культурному единству. Подробнейший анализ французской и немецкой «моделей» нации проведен в классической работе Р. Брубейкера. См.: Brubaker R. Citizenship and Nationhood in France and Germany. Cambridge, Mass.: Cambridge University Press, 1992.

Ошибкой было бы полагать, что корпус «американских ценностей» состоит исключительно из ценностей политических. В него входят также такие морально-культурные ценности, как вера в Бога, вера в достижение успеха своими силами, уважение к людям независимо от их этнического происхождения, а также умение писать и говорить по-английски.

Цит. по: Смирнов А. Национализм: нация = коллективное действие: пустое означающее // Логос. 2006. № 2. С. 161.

Надо, однако, заметить, что эта идеализация уходит корнями в эпоху Просвещения.

Так, в Афинах к началу Пелопонесской войны (432 г. до н. э.) насчитывалось примерно 40 тыс. граждан при общем населении в 300 тыс. душ. В Спарте, в которой в конце V в. до н. э. проживало 250 тыс. человек, граждан было 5 тыс. (вместе с семьями – 15 тыс. человек). См.: Шаму Ф. Цивилизация Древней Греции / пер. с франц. Т. Баженовой. Екатеринбург: У-Фактория; М.: ACT Москва, 2009. С. 238–239.

Б. Капустин, например, касаясь темы античного гражданства, всякий раз оговаривается в том смысле, что здесь, конечно, «не все граждане».

Первым автором, выступившим против приписывания гражданам греческого полиса современных представлений о свободе, был Б. Констан. См.: Констан Б. О свободе у древних в ее сравнении со свободой у современных людей // Полис. 1993. № 2. С. 97–106.

«…несмотря на уловки, такие как mistos ecclesiasticos, жетон для получения вознаграждения за присутствие на заседании, который учредили в IV в., чтобы привлечь граждан к участию в собрании, возмещая расходы за потраченное не на работу время, несмотря на вмешательство полицейской стражи (скифских стрелков), которая подгоняла прохожих в направлении Пникса, и несмотря на то, что теоретически гражданин мог прекрасно заниматься управлением государством, оно тем не менее было отдано на усмотрение меньшинства праздных горожан, которых привлекали забота об общественной пользе, авторитет оратора или соблазн денежного вознаграждения», – отмечает Ф. Шаму См.: Шаму Ф. Цивилизация Древней Греции. С. 251–252.

Истоки этой интуиции вновь уходят в работы X. Арендт. Согласно немецко-американской исследовательнице социальное (как сферу материальной заботы) следует строго отличать от политического (как сферы, в которой индивид проявляет себя как заинтересованный в делах гражданского сообщества).

Шаму Ф. Цивилизация Древней Греции. С. 250.

Между прочим, аргумент в пользу связи между этими понятиями, опирающийся на их этимологию (civitas = гражданская община, civitatus = гражданин), бьет мимо цели. В английском и французском языках они являются разнокоренными: «citizen» («citoyen») и «citizenship» («citoyenneté») происходят от слова «город» (city, cité), a civil society – от слова «цивильный», цивилизованный. Civil society в том значении, которое вкладывали в это выражение в пору его возникновения (в последнюю треть XVIII в.), – это общество культивированных людей, джентльменов (и, возможно, сопровождавших их леди). Его визави не государство, а общество варваров, грубых пейзанов, невежественной «черни».

См.: Thompson E. P. The Making of the English Working Class. N.Y.: Pantheon Books, 1963.

Я не хочу тем самым утверждать, что здесь существует обратно пропорциональная зависимость.

Сам автор, впрочем, оговаривается, что видит свою задачу не в замене «дескриптивного» подхода «прескриптивным» (нормативным), а в их «сопряжении». Не совсем понятно, кстати, куда при этом исчез третий возможный подход – аналитический.

См.: Капустин Б. Что такое «гражданское общество»? // Гуманитарный контекст. 2009. № 1.

Причем в очень хорошем переводе, что бывает нечасто. См.: Геллнер Э. Условия свободы: гражданское общество и его противники. M.: Admarginem, 1995.

«Гражданское общество» у Э. Геллнера – это и концепт (обозначающий некую реальность), и «идея», лозунг, т. е. нечто, нацеленное на мобилизацию людей; стало быть, нормативный аспект в этом понятии все же сохраняется.

Геллнер Э. Условия свободы. С. 13.

Заостряя ту мысль, что прямой перевод выражения «civil society» на русский язык невозможен, петербургский социолог В. Волков предложил вернуться к его российскому аналогу – выражению «общественность». См.: Волков В. «Общественность»: забытая практика гражданского общества // Pro et contra. 1997. T. 2. № 4. С. 77–91.

Профессиональный обзор российской рецепции этого концепта можно найти в статье молодого финского автора С. Салмениеми. См.: Салмениеми С. Теория гражданского общества и постсоциализм // Общественные движения в России: точки роста, камни преткновения. Сб. статей под ред. П. В. Романова, Е. Р. Ярской-Смирновой. М.: ООО «Вариант»; ЦСПГИ, 2009. С. 96–119.

См.: Matheson P.E. Citizenship // International Journal of Ethics. 1897. Vol. 8. No. 1. P. 26.

Подробнее о значении и становлении понятия гражданина в английском языке и британской политической культуре см.: Turner B.S. Outline of a Theory of Citizenship // Sociology. 1990. Vol. 24. No. 2. P. 203 ff.

См.: Heater D. Citizenship: The Civic Ideal in World History, Politics and Education. L.: Longman, 1990. P. 163.

Somers M.R. Rights, Rationality and Membership: Rethinking the Making and Meaning of Citizenship // Law and Social Inquiry. 1994. Vol. 19. No. 1. P. 65; Gusteren van H. Notes on a Theory of Citizenship // Democracy, Consensus and Social Contract / P. Birnbaum, J. Lively, G. Parry (eds). L.: Sage, 1978.

В качестве примеров работ первого рода укажем: Civil Society: Theory, History, Comparison / J.A. Hall (ed.). Cambridge: Polity Press, 1995; The Essential Civil Society Reader / D. Eberly (ed.). Lanham, MD: Rowman & Littlefield, 2003; Alternative Conceptions of Civil Society / S. Chambers, W. Kymlicka (eds). Princeton, NJ: Princeton University Press, 2002; Changing Images of Civil Society / B. Jobert et al. (eds). L – N.Y.: Routledge, 2008 и др. В качестве примеров работ, в которых «гражданство» обсуждается вне понятийной связи с «гражданским обществом», сошлемся на следующие: Smith R. Civic Ideals: Conflicting Visions of Citizenship in US History. New Haven, CT: Yale University Press, 1997; Citizenship, Democracy and Justice in the New Europe / P.B. Lechning, A. Wearle (eds). L.–N.Y.: Routledge, 1997; Race, Identity, and Citizenship: A Reader / R.D. Torres etal. (eds). Maiden, MA: Blackwell, 1999; Schwarzmantel J. Citizenship and Identity. L.–N.Y.: Routledge, 2003; bin E.F. Being Political: Genealogies of Citizenship. Minneapolis: University of Minnesota Press, 2002 и др.

Kymlicka W., Norman W. Return of the Citizen: A Survey of Recent Work on Citizenship Theory // Theorizing Citizenship / R. Beiner (ed.). N.Y: State University of New York Press, 1995. P. 283–322.

Janoski Т. Citizenship and Civil Society. Cambridge: Cambridge University Press, 1998. P. 17, 242 (note 23).

В качестве примера приведем такое рассуждение: «Если „гражданское“ в „гражданском обществе“ имеет какое-то политическое значение, то оно заключается в отборе тех ассоциаций, которые выдвигают требования гражданства. Спортивные клубы, научные общества, группы любителей музыки и другие бесчисленные коллективы, удовлетворяющие свой частный интерес, конечно, пользуются правами гражданства. Но сами по себе они не требуют его и не действуют ради осуществления этого требования» (Hawthorn G. The Promise of 'Civil Society in the South // Civil Society: History and Possibilities / S. Kaviraj, S. Khilnani (eds). Cambridge: Cambridge University Press, 2001. P. 277). Коли так, то «гражданским обществом» является только то, что борется за «гражданство» (первое определяется через второе), а «гражданином» – в отличие от всего лишь пользователя гражданством – является тот, кто участвует в такой борьбе как движении «гражданского общества» (вновь одно определяется через другое).

Эта формулировка уже указывает на то, что предложенный в этой работе подход противоположен тому, который обозначают как «гражданский республиканизм». Ведь для «гражданских республиканцев» античный идеал связи гражданина и полиса, согласно которому участие в делах политической ассоциации является «высшей формой совместной жизни людей», а ограниченность такого участия «ведет к радикальной неполноте и ущербности существования человека», полностью сохраняет свое значение для современного мира (см.: Oldfiel A. Citizenship and Community: Civic Republicanism and the Modern World. L.–N.Y.: Routledge, 1990. P. 6; Oldfield A. Citizenship: An Unnatural Practice? // Political Quarterly. 1990. Vol. 61. No. 2. P. 187).

См.: Marshall Т.Н. Citizenship and Social Class // Class, Citizenship and Social Development, with an introduction by S.M. Lipset. Garden City, N.Y.: Doubleday, 1964. Хорошее представление об основных направлениях дискуссий, вызванных текстами Т. Х. Маршалла, дает сборник: Citizenship Today: The Contemporary Relevance of Т.Н. Marshall / M. Bulmer, A. Rees (eds). L.–N.Y.: Routledge, 1996. За прошедшие после выхода первых работ Т. Х. Маршалла полстолетия интенсивность полемики вокруг гражданства то нарастала, то снижалась. Причины резкой ее активизации с конца 80-х – начала 90-х годов XX в. – особый вопрос (см.: Crouch С, Eder К., Tambiani D. Introduction // Citizenship, Markets, and the State / C. Crouch et al. (eds). Oxford: Oxford University Press, 2001. R 1 ff). Мы кратко вернемся к нему в конце данной работы.

См.: Marshall Т.Н. Op. cit. Р. 84.

См.: Barbalet J.M. Citizenship. Rights, Struggle and Class Inequality. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1988. P. 6 ff.

Эта классификация прав гражданства стала хрестоматийной, но у самого Т. Х. Маршалла она выглядит менее строгой и как бы незаконченной. Особо примечательно то, что наряду с указанными тремя видами прав он вводит еще одну их категорию – «индустриальные права». Они трактуются как коллективные права объединений (типа профсоюзов), которые создают в сфере экономической жизни аналог политического гражданства (см.: Marshall Т.Н. Op. cit. Р. 94). Вписать «индустриальные права» в триаду гражданских-политических-социальных прав невозможно, но без них вся эта триада (вследствие историко-политического характера своего происхождения и ее современного modus operandi) выглядит по меньшей мере неустойчивой, «деконструируемой» и податливой реакционному свертыванию. Все это и продемонстрировало наступление на социальные права в период тэтчеровской и рейгановской «неоконсервативной революции», которая стала возможной вследствие снижения силы профсоюзов (как носителей «индустриальных прав») и, в свою очередь, привела к дальнейшему их упадку (см.: Turner B.S. Outline of a Theory. P. 194–195; Offe С. Democracy Against the Welfare State? // Political Theory. 1987. Vol. 15. No. 3. P. 501–537.

У самого Т. Х. Маршалла все права, в конечном счете, служат интеграции общества и сглаживанию его противоречий. Но его же реконструкция истории их становления как истории борьбы одних общественных сил против других, а также показ различного воздействия разных видов прав на классовую структуру общества подталкивают к мысли о том, что они имеют разный «классовый уклон», по-разному вписываются в разные стратегии господства и сопротивления ему (см.: Giddens A. Class Division, Class Conflict and Citizen-ship Rights // Giddens A. Profiles and Critiques in Social Theory. Berkeley, CA: University of California Press, 1982. P. 171–175). Речь не идет о том, что разные виды прав имеют разные имманентные классовые сущности, «буржуазные», «пролетарские» или иные, и поэтому находятся в неизменных отношениях друг с другом (скажем, гражданские права – в антагонизме с социальными правами). Эссенциализация прав столь же недопустима, как эссенциализация любых других исторических явлений. «Классовый уклон» прав определяется не их будто бы неизменными «сущностями», а способами их освоения в тех или иных политических стратегиях. Те же гражданские права, действительно, использовались буржуазией против рабочего класса, но их же использовали и угнетенные в борьбе с угнетателями (см.: Fraser N., Gordon L. Civil Citizenship Against Social Citizenship? // The Condition of Citizenship / B. Steenbergen (ed.). L.: Sage, 1994. P. 94 ff).

Marshall Т.Н. Op. cit. P. 84.

См.: Ibid. P. 84, 102-103.

См.: Ibid. P. 96–97, 110-111, 116-117, 119. «Примирение» этих противоположных принципов выглядит у Т.Х. Маршалла неокончательным, условным и даже с логической точки зрения непоследовательным. Но в пику тем, кто отождествляет совершенство общественного устройства с его логичностью, Маршалл иронически замечает: не логика управляет общественной жизнью, «человеческое общество может готовить съедобную пищу из мешанины парадоксов, не подвергая себя угрозе несварения, – во всяком случае, весьма долгое время» (Ibid. Р. 121–122).

См.: Marshall Т.Н. Op. cit. Р. 70.

На роль таковых вряд ли подходят упования Маршалла на то, что упадок энергии гражданских чувств, который он отчетливо фиксирует в современном обществе, может быть компенсирован ростом приверженности «локальным сообществам» (аллюзия к Токвилю) и активным участием в жизни трудовых коллективов – благодаря деятельности профсоюзов и в логике осуществления «индустриальных прав» (см. сноску 13). См.: Ibid. Р. 119.

Marshall Т.Н. Op. cit. Р. 89.

Презентация гражданских прав в качестве универсальных в эпоху становления капитализма непосредственно служила подрыву статуса тех, кто не мог выступить на рынке в качестве собственника (хотя бы своей рабочей силы). Она также использовалась для оправдания разрушения докапиталистических систем социального обеспечения слабых под предлогом наличия у них равного права испытать свое счастье в условиях «свободной конкуренции» (подробнее об этом см.: Fraser N., Gordon L. Op. cit. P. 94 ff; Somers M.R. Op. cit. P. 79–80, 95 ff).

Т. Х. Маршалл остроумно показывает, что при дефиците образования и соответствующих навыков логики, риторики, критического мышления и т. д. свобода слова утрачивает всякое реальное значение, во всяком случае – применительно к общественной жизни (см.: Marshall Т.Н. Op. cit. Р. 88). Но ведь это справедливо, скажем, и для свободы совести. Зачем она, если мы неспособны критически мыслить в отношении «унаследованных верований»?

По мысли Т. Х. Маршалла, суды есть институт, обеспечивающий гражданские права. Но судебная тяжба – очень дорогое удовольствие, вследствие чего вплоть до середины XIX в., если брать пример Англии, было нелепо говорить хоть о каком-то подобии «равенства перед законом». Учрежденные в то время так называемые «суды графств» (County Courts) в некоторой степени облегчили доступ к правосудию «простым людям», но лишь в XX в. начинают приниматься более серьезные меры (при всей их классовой ограниченности) по снятию с плеч малоимущих непосильного для них материального бремени реализации права на «равенство перед законом». Описание Т. Х. Маршаллом противоречий и тенденций осуществления этого права в Англии см.: Marshall Т.Н. Op. cit. Р. 90 ff.

Ibid. P. 94–95.

См.: Rawls J. Justice as Fairness in the Liberal Polity // The Citizenship Debates: A Reader / G. Shafir (ed.). Minneapolis: University of Minnesota Press, 1998. P. 63, 64-66.

Впрочем, существуют такие «моральные» концепции гражданства, которые апеллируют к гражданскому обществу. Характерным их примером могут служить взгляды Д. Коэн. Она настаивает на том, что в современных условиях (глобализации) гражданство должно быть осмыслено как то, что относится к универсальной и абстрактной «юридической личности» независимо от ее участия в политической жизни какого-либо (всегда исторически конкретного, а потому имеющего определенные границы) демоса. Соответственно, гражданское общество предстает у Д. Коэн лишенной каких-либо политических границ и какого-либо осязаемого исторического содержания сферой дискурса о таком универсальном и абстрактном гражданстве. Единственным «определением» гражданского общества оказывается то, которое описывает его в качестве «поперечной сферы социальных отношений (a transversal domain of social relations)». Эту сферу «характеризуют постоянно меняющиеся и вновь устанавливаемые контакты, связи, соединения, сети, формации общественности, способные распространяться сквозь любые местоположения, регионы и границы» (Cohen J. Changing Paradigms of Citizenship and the Exclusiveness of the Demos // International Sociology. 1999. Vol. 14. No. 3. P. 261. См. также: Ibid. P. 259–260). Определить, как нас учили классики, еще способные к строгому логическому мышлению, значит ограничить. То, что нельзя ограничить, что способно распространяться «сквозь любые границы», не может быть теоретическим понятием. С ним нельзя работать. В этом беда коэновского определения гражданского общества, и проистекает она из того, что гражданское общество оказывается здесь всего лишь «тавтологическим расширением» того же гражданства как пустого требования «морального разума». От рассмотрения подобных способов сопряжения гражданства и гражданского общества мы имеем право воздержаться.

Brubaker R. Citizenship and Nationhood in France and Germany. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1992. P. 35. Среди других крупных работ по теме «гражданство и современное государство» выделяются: Bendix R. Nation-Building and Citizenship. N.Y.: John Wiley, 1964; Poggi G. The Development of the Modern State. L.: Hutchinson, 1978.

Другим способом конкретизации абстракции права собственности являются законы, обычаи, а то и политические решения, относящиеся к предметам собственности (в диапазоне от антимонополистической регуляции до отказа иностранцам в приобретении некоторых объектов, доступных для присвоения гражданами данной страны). Но это мы рассмотрим в связи с третьим из поставленных выше вопросов – о предметном содержании права собственности. В случаях же политических и социальных прав границы «всех» тех, кто ими обладает, конечно, более очевидны и непосредственно зафиксированы в самих их юридических определениях. Они показывают, кого государство считает «политическими гражданами» или на каких условиях может признать таковыми тех, кто ими в настоящее время не является, на какие именно группы населения и при соответствии каким требованиям распространяются те или иные социальные бенефиты и т. д.

Непревзойденный анализ истории и логики формирования особой сферы экономики, присущих ей механизмов коммодификации оказавшихся в ее рамках социальных предметов, а также общественных следствий ее возникновения и по сути неконтролируемого роста в XIX в. можно найти в работах К. Полани (см.: Полани К. Два значения термина «экономический» // Неформальная экономика. Россия и мир / под ред. Т. Шанина М.: Логос. 1999. А также: Поланьи К. Великая трансформация / под ред. С. Е. Федорова. СПб.: Алетейя, 2002).

Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. М.: Экономика, 1995. С. 527–528.

Причем есть такие предметы, в отношении которых подобная конкретизация гражданских прав предполагает сохранение неопределенности, точнее, двусмысленности или того, что П. Бурдье называл «двойственностью истины». Возьмем, к примеру, такой предмет, как мой голос в качестве избирателя. С одной стороны, право собственности не должно распространяться на него: я не имею права продавать его за мзду, которую мне может предложить беспринципный кандидат на выборах. Такая продажа голосов полностью делегитимировала бы избирательную демократию и лишила ее малейшего смысла, а потому торговля голосами на выборах обычно преследуется в уголовном порядке. С другой стороны, «нормальные» современные выборы и есть бартерный обмен между избирателями и политиками: первые отдают голоса вторым в обмен на посулы определенных благ, в большинстве случаев – откровенно материального характера (снизить налоги, построить в данной округе мост, увеличить пошлины на импортируемые мясопродукты, угрожающие благополучию местных фермеров, и т. п.). Можно сказать, что все функционирование современной демократии строится на систематическом незамечании того, что в плане нравственности и политической рациональности никакого принципиального различия между таким бартером и продажей голоса за бутылку водки нет (во втором случае, правда, меньше риск быть обманутым). Это я и назвал конкретизацией гражданских прав (в данном случае – права собственности на мой голос), но также и политических прав (права избирать) в виде ритуальной двусмысленности.

Mann M. Ruling Class Strategies and Citizenship // Sociology. 1987. Vol. 21. No. 3. P. 339–354.

Iherborn G. The Rule of Capital and the Rise of Democracy // New Left Review. 1977. No. 103. P. 34, 35.

Подробнее об этом см.: Giddens A. A Contemporary Critique of Historical Materialism. Vol. 1. Berkeley, CA: University of California Press, 1981. Р. 169 ff; Giddens A. The Nation-State and Violence. Berkeley, CA: University of California Press, 1985. Р. 201 ff, 210, 219. Критику взглядов Э. Гидденса по этим вопросам см.: Held D. Citizenship and Autonomy // Social Theory and Modern Society: Anthony Giddens and His Critics / D. Held, J.B. Thompson (eds). Cambridge: Cambridge University Press, 1989. Р. 170–75.

Giddens A. The Nation-State and Violence. P. 207.

Хотя трудно не согласиться с теми, кто подчеркивает, что и у Т. Х. Маршалла такая фокусировка оказывается размытой, вернее, смещенной с противоречия между гражданством и капитализмом на сам капитализм, на условия его стабилизации. Действительно, в концепции Т. Х. Маршалла гражданство, способствуя некоторому смягчению форм классового неравенства при капитализме, в конечном счете служит тому, чтобы легитимировать их и сделать приемлемыми для низших классов. Подробнее см.: Hindess В. Citizenship in the Modern West // Citizenship and Social Theory / B.S. Turner (ed.). L.: Sage, 1993. P. 22–23, 25.

См.: Steenbergen В. The Condition of Citizenship: An Introduction // The Condition of Citizenship / B. Steenbergen (ed.). L.: Sage, 1994. P. 8; Held D. Citizenship and Autonomy. P. 163 и др.

При этом нужно подчеркнуть, что с более ортодоксальной либеральной точки зрения историческое творение видов прав уже завершено: в будущем возможна только их более полная институционализация, но не возникновение новых видов прав. Это – еще один вариант «конца истории», на сей раз как истории гражданства. Т. Парсонс дает систематическое и классическое представление этой точки зрения на гражданство (см.: Парсонс Т. Система современных обществ. М.: Аспект Пресс, 1998. С. 111 и далее).

Kymlicka W., Norman W. Return of the Citizen… P. 284. Это примерно соответствует тому, как Дж. Коэн предлагала «распаковать» целостную концепцию гражданства, выделяя из нее и отделяя друг от друга «гражданство как правовой статус юридической личности», с одной стороны, и «гражданство как политический принцип демократии» и «гражданство как форму членства» в некотором ограниченном и «эксклюзивном» сообществе – с другой (см.: Cohen J. Changing Paradigms of Citizenship… P. 248 ff).