– Паша! Могила!

– И чтоб не было недомолвок, скажу сразу… Румяна меня не интересуют. И укладывать истину в гроб я тоже не собираюсь.

– Паша! – в отчаянии вскричал Худолей, но высказать ничего не смог – распахнулась дверь и вошли оперативники, Ерцев и Манякин. Они не выглядели усталыми и изможденными, от предложенного чая отказались, сославшись на то, что только от стола. Где и чем их потчевали, Пафнутьев уточнять не стал, хотя знал, что вот так просто, по одному лишь своему желанию, перекусить в городе невозможно. Оперативники уселись рядом у стены, с интересом огляделись, окинули одинаковыми взглядами Худолея. И тот невольно съежился, потускнел. Теперь у стены сидел не разгоряченный спором, раскованно и дерзко мыслящий человек, сидел, плотно сжав ладошки коленками, человек выпивающий, причем частенько и многовато.

– Готов вас слушать, ребята, – сказал Пафнутьев.

– Вот адрес пострадавшего, Пахомова Николая Константиновича, – Ерцев положил на стол листок бумаги.

– О, да это совсем недалеко! – воскликнул Пафнутьев.

– Рядом, – подтвердил Манякин. – Если дворами – не больше десяти минут ходу. В квартире осталась его жена, Лариса Пахомова. Дочь, у них есть дочь. Но родители примерно месяц назад отправили ее к бабке на Украину. В Мариуполь. И сама Лариса из Мариуполя. Женаты десять лет. Жили в мире и согласии, пока Пахомов не стал личным водителем Голдобова – начальника управления торговли. Ты, Паша, должен знать одну вещь… Голдобов хорошо знаком с бывшим Первым, ныне председателем Совета… С Сысцовым. И не просто знаком, а, можно сказать, пребывает в личных друзьях. Что, естественно, ко многому нас обязывает.

– К чему, например?

– К осторожности. К осмотрительности. К почтительности, – проговорил Худолей, невозмутимо глядя в окно.

– Вот! – подхватил Манякин. – Человек все знает.

– Лариса Пахомова, – напомнил Пафнутьев.

– Да! Поговаривают, что у нее с Голдобовым отношения не только служебные…

– Зря говорить не станут, – согласился Худолей, не отрываясь от окна, словно видел там срамные сцены из жизни высшего света города.

– Где работает?

– В системе торговли. Числится товароведом. Часто бывает в командировках.

– С Голдобовым?

– И с ним тоже. Как видишь, специалист незаменимый. Ее фотографию мы видели на Доске почета в управлении.

– Красивая?

– Вполне, – кивнул Ерцев.

– Блуд в глазах, – добавил Манякин. – Блуд и похоть.

– Значит, красивая, – умудренно заметил Пафнутьев.

– Это как, Паша? – удивился Худолей.

– А так… Красота – это ведь не цвет волос и не разрез ноздрей… И не завитушки над ухом. Красота – это и есть блуд в глазах. Можно сказать поприличнее – стремление к любви, готовность к любви, способность к любви… – Пафнутьев впервые за весь день рассмеялся, глядя на озадаченные лица оперативников. – А коли есть блуд, значит, у нее и в остальном все в порядке. Значит, уверена в себе, в своих ближних и получает от них все, что требуется для нормальной жизни.

– Ну, Паша, ты даешь! – искренне восхитился Худолей.

– Минутку, – Пафнутьев придвинул к себе телефон и набрал номер. – Зоя? – проговорил он голосом ласковым и почтительным. – Пафнутьев тебя тревожит…

– Пафнутьев меня не тревожит, – быстро ответила секретарша. – И никогда не тревожил.

– Но, может быть, в будущем, Зоя…

– Сомневаюсь.

– Сомнения – это моя профессия, Зоя. Сомнения питают душу… Опять я насчет письмишка… Принес человек письмо, а оно возьми да и затеряйся в вашей конторе. Принес вечером, а утром его насмерть застрелили… А в письме он своими опасениями поделился, сомнениями опять же…