Дослушав историю про сообразительного Жорку, Пафнутьев постучал в стекло, напоминая о себе.

– А, Паша! Сейчас покажу… Вот, смотри, какая интересная запись, – дежурный протянул журнал. – Все, как я тебе сказал.

Прочитав немногословную запись, Пафнутьев вернул журнал разочарованным – никаких дополнительных сведений обнаружить не удалось. Действительно, здесь, в дежурном отделении милиции, был человек по имени Николай Пахомов, который оставил письмо. В письме он вроде бы сообщал об опасности, которую чувствует в последнее время. Откуда опасность, кто преследует – ни слова.

– Колов у себя? – спросил Пафнутьев.

– Вроде на месте. Он не любит далеко от телефона отходить, – рассмеялся дежурный. – Только на расстояние прямой видимости. Или слышимости. Большой начальник хорош в кабинете, чтоб всегда на него выйти можно было. Хочешь зайти?

– Хочу.

– Попробуй. Может, получится. Обычно он визитов не поощряет. Мы у него бываем только по вызову. Но ты – другое дело. Опять же, по делу.

На второй этаж Пафнутьев поднимался медленно. Что-то подсказывало – удачи не будет. Слишком все было бы просто. Раз – и на́ тебе письмо со всеми именами, адресами и приметами убийц. Так не бывает. И потом, если Колов звонил Анцыферову… Если все в открытую… То Пафнутьев знал бы о письме от прокурора. Если, конечно, все в открытую, – подвел Пафнутьев итог своим раздумьям.

Крупная блондинка с крашеными волосами и ярко-красными губами сидела на секретарском месте, зажав в зубах перемазанную помадой сигарету. Увидев Пафнутьева, улыбнулась, но улыбка была как бы про себя, словно она вспомнила об этом человеке что-то смешное или увидела что-то неприличное. И многие, попадая в приемную впервые, столкнувшись с этой улыбкой, растерянно осматривали себя – в порядке ли брюки, не торчит ли где чего смешного или срамного.

– Здравствуй, Зоя, – приветствовал ее Пафнутьев. – Что хорошего в жизни?

– А, Паша, – секретарша улыбнулась, окинув Пафнутьева взглядом. И он не мог удержаться, чтобы не провести пальцем по ширинке – все ли там в порядке.

– Послушай, от вашего дежурного должно поступить письмо на имя Колова. Было?

– Вся почта у него.

– А сам он?

– Занят. Не принимает.

– У него много народу?

– Один сидит. Но на телефоне. Доложить?

– Конечно!

Зоя, не глядя, нажала кнопку и, выпустив облако дыма изо рта, подмигнула Пафнутьеву. Сейчас, дескать, все решим, не дрейфь.

– Слушаю! – раздался искаженный динамиком голос Колова.

– Геннадий Борисович… Пафнутьев из прокуратуры.

– В чем дело?

– Хочет сам доложить.

– Это что… Срочно?

– Говорит, срочно.

Наступило молчание.

– Начальство думает, – сказала Зоя, прикрыв трубку рукой. – Это хорошо. Когда думает, соглашается. Если бы почаще думал, золотой был бы человек.

– Пусть войдет, – разрешил Колов.

– Вот видишь, – усмехнулась Зоя, искривившись от сигаретного дыма.

Пафнутьев передернул плечами, поправляя пиджак, и, решительно перешагнув порог, оказался в длинном кабинете, казавшемся еще длиннее оттого, что от двери к столу тянулась красная ковровая дорожка. Стены были обиты древесными плитами, сработанными на местном мебельном комбинате. Кабинеты всех приличных начальников города были обшиты этими плитами из прессованной стружки, и к кому бы ни явился новый человек, он не мог избавиться от ощущения, что все время оказывается все в том же кабинете, приходил ли в больницу к главврачу, в милицию, в исполком. И Пафнутьев не удержался, хмыкнул про себя, удивившись, что на месте Анцыферова на этот раз сидит Колов – кабинет прокурора был отделан такими же плитами.