Зрит счастия во всем пременную степень[420].

Олешев отсылает читателя к классическому для европейской традиции сюжету[421] – противопоставлению лидийского царя-богача Креза и несчастного нищего Ира, гомеровского персонажа, чье имя стало нарицательным для обозначения бедняка; Ир считал Креза счастливейшим из людей, однако, когда Крез был разбит персами и попал в плен, он, в свою очередь, позавидовал счастью свободного Ира (словарь Даля фиксирует пословицу «Ир Крезу не товарищ» как эквивалент пословице «Кто богат, тот мне и брат»).

В декабрьских номерах журнала «Лекарство от скуки и забот» за 1786 г. (№ 24–25), издававшегося Ф. О. Туманским, было помещено анонимное стихотворение «Письмо о равенстве состояний человеческих»[422], где автор настаивал:

Все состояния людския суть равны;
Но людям свойства лишь различныя даны.
Нещастлив чем один, другой того желает,
Безумный где падет, там мудрый возрастает.
Желанья разныя на свете нас влекут;
Но щастье пристань есть, к которой все текут.

Автор «Письма» настаивал на том, что «премудро естество» даровало «частицу благ» каждому человеку, вне зависимости от социального статуса: «Чины и мелкие утех не лишены». Следовательно, «щастье» и «благополучие» на зависят друг от друга: Провидение равно печется обо всех людях, каждый из которых может стать счастливым благодаря мудрости и смирению:

Почто же нам роптать? подвергнемся судьбам,
Самим Создателем определенным нам.
Творец поставя нас под разные законы,
Всем может щастье дать, хотя не всем Короны.
Вещают, будто бы Пандорин здесь сундук
Меж нами разность ввел и все испортил вдруг;
Что будто до того мы равными все были;
И ныне мы равны, но только то забыли.
Богатство, ложна честь и прочим тьма страстей,
Блаженству нашему толико есть сетей!
Всем одинакия иметь ко щастью правы,
Вот смертных равенства суть истинны уставы.

Автор «Письма» сравнивает «грубых жителей прекраснейших долин» с горожанами. Это вовсе не идиллические пастушки из эклог, которые только «рыдают и грустят играючи в свирель». Нет: посреди морозов и жары ни Петруха, ни Мирон (оба имени, очевидно, должны указывать на аутентичность персонажей российскому контексту, в противовес персонажам эклог, на принадлежность к реальному российскому крестьянству) не унывают и не жалуются на судьбу:

Спокойство, сладкий сон, здоровье, крепость, сила,
Плоды, которыми их бедность наградила.

Петруха и Мирон противопоставлены городскому ловеласу Дамису, занимающему, очевидно, более высокое место в социальной иерархии. Дамис дарит красавицам дорогие подарки, однако «являет пламень свой, лишь только в песнях видим» (здесь автор более чем прозрачно намекает на импотенцию). Мирон же пленяет свою избранницу без всяких подарков. Животные не жалуются на существование других «родов», заключает автор:

Какая ж нужда мне в утехах днесь моих
Еще утех желать и быть хотеть блаженней?
Утехи лучше ль те, которы драгоценней?

Последний аргумент, который автор адресует себе от лица своих критиков, – вопрос о том, можно ли считать счастливым нищего, просящего милостыню на улице; очевидно, в данном случае нищие фигурируют как самый низший слой социальной структуры. Нищего, конечно, счастливым считать невозможно, однако автор добавляет:

Все состояния свои беды имеют;
И вихри пагубны повсюду бурей веют. <…>
Достойный часто благ не видит ни откуду;
Нещастие везде и щастие повсюду.

Стихотворение завершается обращением к тому же сюжету о Крезе и Ире, который мы упоминали выше в связи с творчеством Олешева.

Итак, «Письмо о равенстве человеческих состояний» фиксирует одновременно два альтернативных аргумента о равенстве, утверждающих возможность преодоления форм социальной стратификации: принципиальное равенство, основанное на компенсаторном принципе (разные страты наделены возможностями, которые компенсируют невыгоды их положения, например – по мнению автора «Письма» – сексуальное здоровье компенсирует бедность крестьян), и равенство людей перед судьбой, способной обратить любого Креза в Ира.