Отчасти несводимость факторов социальной истории только к политике государства подтверждается итоговыми замечаниями авторов. Так, в заключении они констатируют двойственность и противоречивость социальных последствий реформ 1860–1870-х гг., которые, с одной стороны, обозначили новый вектор развития, связанный с постепенным преодолением сословности, а с другой, и это особенно заметно в отношении крестьянства и дворянства, способствовали укреплению «некоторых сословных начал»[220]. В результате такой двойственности в конце XIX – начале ХХ в. в России переход к классовой структуре происходил при частичном сохранении сословного строя, что существенно осложняло развитие общественных институтов и сопровождалось, наряду с сохранением всевозможных мелких сословных групп, ростом численности маргинальных слоев населения[221]. Однако, признавая особенности развития социума имперского периода, авторы подчеркивают общность основного направления в эволюции социальной стратификации России и стран Европы. В общем виде, по их мнению, «…Россия не избежала сословного структурирования на определенном историческом этапе, подчиняясь в этом отношении мировым закономерностям»[222].

Не менее интересным вариантом осмысления масштабных социальных процессов в длительной временной перспективе являются работы Б. Н. Миронова. Впервые опубликованная в 1999 г. монография «Социальная история России периода империи (XVIII – начала XX в.)» вызвала большой интерес как зарубежных, так и российских исследователей[223]. Учитывая критические замечания и пожелания читателей, автор трижды дополнял текст работы[224]. В результате более глубокого изучения материального положения различных категорий российских подданных XVIII – начала ХХ в. был собран материал для монографии «Благосостояние населения и революции в имперской России» (2010, 2012), а в 2014–2015 гг. на основе текста «Социальной истории России периода империи» автор опубликовал новый вариант своей работы под заголовком «Российская империя: от традиции к модерну»[225].

Наряду с существенным увеличением объема используемых источников, принципиально важным дополнением, которое, на наш взгляд, заслуживает пристального внимания современных историков, являются размышления автора о методологических основаниях исследований по социальной истории России. Обращаясь к читателям, Б. Н. Миронов заявляет о приверженности «неоклассической модели исторического исследования», которая «ориентирована на синтез социальной, культурной, экономической, политической истории, социально-исторической антропологии, исторической социологии и исторической психологии, при использовании междисциплинарного подхода, макро- и микроанализа, объяснения и понимания»[226]. Такой междисциплинарный подход может способствовать открытию новых, более пластичных методов исследования, позволяющих адекватно реконструировать различные проявления социального в исторически обозримом прошлом. Однако, и с этим утверждением Б. Н. Миронова нельзя не согласиться, основной проблемой, без решения которой невозможно достижение обозначенной цели, является нечеткость и формальный характер используемого в исторической социологии и социальной истории понятийного аппарата.

Констатируя необходимость выработки четкого понимания основных социальных категорий, Б. Н. Миронов акцентирует свое внимание на значении понятий «социальная структура», «социальная стратификация», «класс», «сословие». По его мнению, историки нередко подразумевают под «социальной структурой» то, что в социологии принято обозначать термином «социальная стратификация». Любая стратификация предполагает «социальное неравенство в обществе, разделение последнего на неравноценные социальные единицы – касты, “чины”, сословия, классы, страты, слои и ранжирование… по неравенству в доходах, образовании, престиже, власти и в доступе к любым социальным благам и ресурсами»