Оказалось – возможно. Никакого неприятия действительности не было. Скорее наоборот. Поселок Демино был очень чистым и симпатичным. Ровные улицы с добротными домиками, много ухоженных деревьев и кустарников, великолепные дороги и потрясающе чистый воздух. А еще спокойная, умиротворяющая тишина, нарушаемая редким собачьим лаем и звонкими птичьими трелями.

Постояв пару минут, я глубоко, как перед прыжком в воду, вдохнул, и неторопливо направился в сторону нового дома. Но стоило сделать несколько шагов, как снова начала тревожить боль в животе. Не сильно, но очень неприятно. Хорошо хоть идти было недалеко. Дома, а точнее особняки, старших семей рода Дёминых, располагались минутах в десяти неспешной ходьбы от местной больнички.

Кстати, к старшим семьям здесь относились не только бояре и их родня, но и так называемые боярские дети – младшие дворяне, по местной табели о рангах. Если провести аналогию с западными титулами, то князья приравниваются к герцогам, боярин равен графу, а боярские дети - местный вариант баронов. Хотя и настоящие графы и бароны на Руси присутствовали. В основном это были эмигранты или беглецы, получившие право жить на земле Великого княжества с сохранением титулов. Не сказать, чтобы их было много, но и диковинкой они не являлись. Причем некоторые западные дворяне, прожив тут долгое время, от титулов своих отказывались и становились всё теми же боярами, да детьми боярскими. Так сказать – окончательно русифицировались.

Усадьба ныне покойного боярина Святослава Дёмина, которая в данный момент являлась домом Маркуса, а теперь соответственно и моим, меня не поразила и не удивила. Добротный трехэтажный особнячок. Большой, опрятный, но вполне себе обычный. Разве что сад, в котором росло множество фруктовых деревьев, производил впечатление размерами и ухоженностью.

- Ох, барчук! – раздался из дома удивленный возглас, и на крыльцо выскочила плотная женщина лет сорока, одетая в темное платье и белоснежный фартук. Она колобком скатилась по ступенькам и, подбежав, принялась меня аккуратно крутить и осматривать со всех сторон, приговаривая: - Живой, Маркушко. Ой и наволновалась я, как узнала. Ох и напереживалась. Вкусностей много всяких понаготовила, снести их тебе хотела, да боярин Иван не велел. Сказал рано пока. А как рано может быть, если кушать всем хочется? Особенно молодым, да пораненным. Как ты, дитятко? Здоров?

- Все нормально, тетя Ирина, - каким-то теплым, несвойственным мне тоном, ответил ей я. И почувствовал, что непроизвольно защипало в глазах.

Ирина. Единственный человек, который всегда с искренней теплотой относился к Маркусу. Была она то ли домоправительницей, то ли ключницей, то ли поварихой. Сколько Марк себя помнил, эта женщина постоянно жила в этом доме, занималась домашними делами и просто обожала всех хозяйских детей. А дети, соответственно, обожали ее. И, что самое удивительное, эта почти материнская любовь не обошла стороной и приемного паренька, который первое время и по-русски толком не говорил.

- Ох ты ж дитятко! – неожиданно испуганным голосом воскликнула Ирина. – Да что же они с тобой сделали, нелюди?!

- Что случилось, тетя Ирина? – удивленно спросил я, осматривая себя на предмет особо ужасных ран или шрамов. Но вроде ничего такого не наблюдалось.

- Да говор же твой, Маркус! Говор! Чисто как говоришь-то. Не картавишь и не шпрехаешь. Это что ж тебе пережить-то пришлось?

Осознав сказанное, я замер. Ведь действительно Маркус на русском говорил с явным акцентом, за что регулярно осыпался насмешками в гимназии.