– Проси прощения, ничтожество! – дракон запыхался, черные волосы растрепались, глаза метали зеленые молнии.

Кри хрипел, пытаясь вывернуться из-под острия меча.

– Проси прощения, я сказал! – еще миг, и Антрас вонзил бы колдовской меч в горло обидчика.

– Довольно, – по таверне пронесся ропот, и все, кроме Антраса, повернули головы в сторону обладателя негромкого хрипловатого голоса. Даже Кри попытался скосить глаза и посмотреть на нового участника сцены. – Я сказал, хватит на сегодня. Повеселились, и будет. Убери ножик, малыш, пока не порезался.

***

Демону было холодно. Он плыл сквозь междумирье, и Великая Пустота пыталась пожрать его, перемешав его сущность со своей. Единственным якорем, который позволял демону все еще сохранять целостность, был тонкий кристалл, что он до боли сжимал в ладони. Демон любил боль. Он терпел ее с вожделением, он любил причинять ее, боль была единственной доступной ему пищей. Вот и сейчас он резался об острые грани кристалла, он обжигался об него, и та могучая сила, что билась внутри артефакта, не давала демону раствориться в Пустоте. Эта сила рвалась наружу, но не могла разрушить хрупких стен своей тюрьмы.

Демон кружился в Пустоте, влекомый ее Потоками вникуда. Ему было страшно, хоть представителям его племени неведом страх. Он боялся разжать пальцы, выпустив свое сокровище и оставшись один на один с Великой Пустотой.

Кристалл мерцал и пульсировал, а заключенное внутри него существо также как демон, страдало от боли и страха. От страха одиночества и забвения. И если демон цеплялся за кристалл, как за свою последнюю надежду, всеми силами стараясь не выпустить его из рук, то кристалл, напротив, бился в его ладони, словно живой, а плененная сущность пыталась выбраться на свободу. И точно маленький живой маяк сверкала во тьме, освещая Пустоту негасимым животворящим Пламенем…