Боярин Михаил Салтыков осторожно размотал ленту, что скрепляла руки молодых, и почтительно, двумя руками протянул золотистую полоску девушке:

– Это принадлежит тебе, Мария Ивановна. Твой терем готов и ждет тебя, царская невеста. Позволь проводить тебя в твои покои.

– Сие невместно! – возмутились братья Желябужские, проталкиваясь вперед. – Мы племянницу в чужие руки не отдадим!

– Конечно, бояре, – не стал спорить окольничий. – В тереме хватит места для всех.

– Мария… – снова взял невесту за руку государь. – Моя Мария!

– Теперь мы вместе, Михаил Федорович, – сглотнув, ответно пожала руку девушка. – Навсегда.

– Но прежде всего невесте надобно переехать во дворец, – многозначительно повторил боярин Салтыков. – Позволь, Мария Ивановна, показать тебе свои покои.

– Увидимся… – пообещал юный царь и наконец-то рискнул разжать пальцы.

– Всегда твоя, мой государь, – склонила голову Мария, повернулась к окольничему и решительно приказала: – Веди!

Михаил Федорович проследил за ней взглядом, печально вздохнул – при сем, однако, чему-то улыбаясь, а затем медленно прошел через залу к дверям. Однако мечтательное его настроение длилось недолго. Стоило царю всея Руси перешагнуть порог своих покоев – как к нему стремительно ринулась раздраженная монахиня:

– Миша, ты что натворил?! Я же велела тебе выбрать княжну Мстиславскую!

– Мне понравилась Мария, мама… – растерянно улыбнулся Михаил.

– Но жениться ты должен на Анастасии Мстиславской! – оскалилась послушница и потребовала: – Немедленно пошли рынд в терем и вели худородке выметаться! Скажи, ты ошибся и княжну Мстиславскую выбираешь!

– Мама, мне нравится Мария, – терпеливо повторил государь.

– Блажь это пустая, сын! – повысила голос монашка. – Она тебе не ровня!

– Она мне нравится.

– Не глупи, сын. Отошли ее прочь! Тебе в жены назначена другая!

– Мне люба Мария, и я женюсь на ней! – перестал улыбаться царь всея Руси.

– Я тебе запрещаю! Не бывать этой свадьбе! Не позволю!

– В субботу мы с Марией отправляемся в паломничество, в Сергиеву лавру, – с неожиданной твердостью ответил юный царь. – С благодарственным молебном об обретении друг друга. Ты поедешь с нами, матушка али останешься отдохнуть?

Инокиня Марфа посерела лицом. У нее расширились крылья носа, дыхание стало шумным и горячим.

– Еще посмотрим… сынок… – скрипнула зубами она, обогнула царственного юношу и вышла из царских покоев, громко хлопнув за собою дверьми.

Расписные потолки, обитые цветной кошмой стены, пушистые ковры под ногами, прозрачные слюдяные окна. Кровати, похожие на ладьи с высокими бортами, глубокие нежные перины и резные столбы, поддерживавшие сатиновые и кружевные полога…

Терем великокняжеского дворца оказался не просто красив. Он был настолько прекрасен, что Марии стало даже страшно! Она боялась прикасаться ко всему этому, боялась сломать, испортить, запачкать…

– Это твоя опочивальня, избранница, – с широкой улыбкой развел руками рыжебородый царский окольничий князь Борис Салтыков. – По правую руку горница для твоей прислуги, по левую – светелка для рукоделия. Там ныне еще ничего нет, прости. Ремонт токмо вчера закончен, бисер, нити, иглы, наборы швейные доставить не успели.

– Мы, стало быть, в горнице расположимся, – решил из-за его спины боярский сын Иван Желябужский.

– Нет, боярин, – повернулся к нему окольничий. – Покои родственников невесты по ту сторону коридора, для каждого своя опочивальня с горницей для дворни. Негоже семье будущей царицы в людской общей ютиться, словно холопам безродным! И свиту Марии Ивановне надлежит собрать достойную. Постельничьи, стольники, кравчии, конюшии, сенные… Иных из которых вам самим хорошо бы позвать.