К моменту окончания этой речи все почувствовали, что у них прибавилось уверенности. На них словно пролилось тепло и сияние. Даже Элу Миллеру достался ее теплый взгляд и взволнованный голос.

Джейкоб Тэвернер дождался, пока она выговорится. Он наслаждался. Когда последнее слово замерло во всеобщем восхищенном молчании, он сухо заметил:

– Боюсь, заменить вам фабрику я не смогу. Однако…

Он сделал выразительную паузу, окинул всех быстрым насмешливым взглядом и продолжил:

– Мы скоро дойдем до этого.

Милдред Тэвернер, теребившая перчатку, оторвала наконец нитку, что привело к катастрофе: шов разошелся дальше. Она недовольно вздохнула и накрыла левую руку в порванной черной перчатке правой рукой в синей; именно синюю пару она и намеревалась надеть с самого начала, потому что черные уже никуда не годились, хотя их, конечно, можно было залатать и ходить за покупками по хозяйству. Заштопанная перчатка никогда не будет выглядеть как прежде.

Брат Джеффри посмотрел на нее холодным взглядом, призывающим к тишине.

Джейкоб Тэвернер продолжил:

– Я попросил вас всех прийти сюда, потому что хотел с вами познакомиться. Ваши отцы и матери были моими двоюродными братьями и сестрами, племянниками и племянницами моего отца, второго Джеремайи Тэвернера. Когда мой дед Джеремайя Тэвернер умер, произошла крупная семейная ссора, потому что он все до последнего гроша оставил моему отцу. Кто-нибудь из вас знает, почему?

Лицо Милдред Тэвернер залил яркий румянец цвета розовой промокашки.

– Это было ужасно несправедливо! – сказала она неестественно высоким голосом. – Мой дед всегда так говорил!

Эл Миллер покатал в ладонях скомканный платок.

– Мой тоже. Он говорил, что это был совершеннейший позор.

Джейкоб скривил рот.

– Полагаю, касательно этого было полное единодушие. Единственный случай, когда все члены семьи были полностью согласны друг с другом. И в тот самый момент, когда они закончили высказывать моему отцу все, что думают о нем по поводу его вступления в законные права наследования, они устроили первоклассную грызню за деньги матери.

– Денег этих было кот наплакал, – неспешно сказала Флоренс Дьюк.

Джейкоб издал каркающий смешок.

– Именно поэтому. Бросьте кость полудюжине собак и увидите, что произойдет. Как вы сказали, это была не бог весть какая кость, и по праву – заметьте, по праву! – эти деньги должны были достаться поровну всем восьмерым детям. Но мой отец не потребовал свою долю. Я не говорю, что это был красивый поступок, просто констатирую факт. Он позволил остальным семерым разделить имущество матери.

– Завещания – это так утомительно, – заключила леди Мэриан прелестным голосом. – Отец Фредди составил просто ужасное завещание.

Джеффри Тэвернер нетерпеливо заерзал:

– А что именно нужно было делить?

– Ничего достойного упоминания. Остался коттедж с клочком земли, несколько ювелирных украшений и пятьсот фунтов в облигациях. Мэттью, Марк, Люк, Джон и Эктс каждый получил по сто фунтов. Мэри и Джоанна получили по броши и браслету, а Джоанне достался коттедж. Она как раз собиралась замуж за вашего деда, – обратился Джейкоб к Джону Хиггинсу, – и когда все устали ругаться, Томас Хиггинс предложил им еще двадцать фунтов. Они взяли каждый по пятерке и уступили Джоанне коттедж. Мэри не участвовала, так как уже была замужем за лордом Рэтли и спокойно жила в Ирландии. После этого все они друг друга недолюбливали. Мэттью удачно вложил деньги – купил пару старых коттеджей и удвоил на них свой капитал. Перекупка домов – вот чем он занимался. – Он злорадно посмотрел на Милдред и Джеффри. – Незачем обижаться, мой отец занимался тем же. Марк, чьим вторым именем была респектабельность, до конца своих дней проработал клерком у поверенного. Мэри была украшением книги пэров, а Люк… о нем лучше не говорить.