Тогда из Предела быстро выплывает много теней.

Одинокая мать спешит к далекому городу.

Мрачные люди отказывают коленопреклоненной женщине, умоляющей их, воздев руки к небу, но они ей сочувствуют.

Жестокие люди гонят просящую мать от своих дверей.

Буйные шайки злых, жестоких детей преследуют спешащую женщину на улицах.

Тень страдания ложится на материнское сердце.

Приближается темное облако отчаяния, но оно очень далеко, так как не может подлететь к яркому солнечному свету материнской решимости.

Тоскливые дни, полные миллионов их собственных теней.

Одинокие ночи, черная нужда, холод, голод и страдание.

И сквозь все эти сгущающиеся тени – быстрая тень летящих материнских ног.

Очень длинная вереница таких картин вплетается в Процессию, пока мертвое сердце Строителя Теней не превращается в лед, а его горящие глаза не начинают с яростью взирать на тех, кто причиняет страдание матери и подвергает испытаниям ее преданное сердце.

Все эти тени уплывают в черный туман и исчезают во мраке Врат Ужаса.

А потом из тумана вырастает еще одна тень.

В кресле сидит человек. Мерцающий огонь искрами пронизывает его изображение, заставляя тень на стене комнаты изгибаться в причудливом танце. Человек стар – его широкие плечи сгорблены, а широкое сильное лицо избороздили морщины прожитых лет. В комнате находится еще одна тень, тень матери, – она стоит у стола и рассказывает свою историю; ее худые руки указывают вдаль, туда, где, как она знает, в плену у южных морей томится ее сын.

Старик встает; энтузиазм материнского сердца растрогал его, и в памяти всплыла старая любовь, и энергия, и отвага юности. Его большая рука поднимается, сжимается в кулак и сильно бьет по столу, будто дает обещание. Мать опускается на колени и целует эту большую руку, а потом выпрямляется.

Входят другие люди и поспешно удаляются, получив инструкции. А затем появляется много других теней; их движения, быстрота и целеустремленность обещают жизнь и дарят надежду.

На закате, когда на воду гавани ложатся длинные тени от мачт, большой корабль отправляется в плавание по тропическим морям. Тени людей быстро снуют вверх и вниз по снастям и палубе, крутят кабестан, поднимая якорь, и большой корабль уходит к закату.

На его носу, подобно статуе Надежды, стоит мать, нетерпеливо глядя на далекий горизонт.

Затем эта тень исчезает.

Большой корабль несется вперед, белые паруса раздувает ветер; на носу стоит мать и все время смотрит вдаль.

Налетает шторм, корабль мчится, опережая порывы ветра, но мать не уходит. Она стоит с вытянутой рукой, указывая путь, и рулевой, держась за качающийся штурвал, повинуется этой руке.

И эта тень тоже исчезает.

Быстрой чередой проходят тени дней и ночей, а мать все ищет своего сына, и картины успешного путешествия растворяются в смутной, туманной тени, сквозь которую ясно видна только одна фигура на носу корабля – смотрящая вперед мать.

Потом из Предела вырастают тени горного острова и приближающегося к нему корабля. На носу стоит на коленях мать, она смотрит вдаль и указывает куда-то рукой. На воду спускают лодку, и люди нетерпеливо прыгают в нее, но мать опережает их всех. Лодка подходит к острову, выплывает на мелководье, и люди высаживаются на горячий белый песок.

А что же мать? Она сидит на носу лодки. Во время долгих, мучительных часов ожидания она видела во сне, как ее сын стоит вдалеке и смотрит в море; видела, как он радостно машет руками, когда корабль появляется на горизонте; как он стоит на пляже и ждет; как он бросается в полосу прибоя, и первое, чего должен коснуться одинокий моряк, – это любящие руки матери. Но – увы! – все это было лишь в ее снах. На вершине горы нет никого, кто бы радостно махал руками; никто не стоит у края воды и не бросается встречать ее через полосу прибоя. Сердце матери леденеет от страха.