Я посмотрела на него и поняла, что улыбаюсь. На душе было тепло и спокойно – отец не в первый раз говорил, что бросит играть в карты, но сейчас я почему-то ему поверила. Сейчас мне было легко – я не знала, откуда пришла эта легкость, но всем сердцем чувствовала: со мной не случится ничего плохого, пока я в академии, а отец больше ни монетки не оставит за карточным столом.

Патрик спрыгнул на скамью и сообщил перед тем, как начать вылизываться:

– Этот твой Робин-Бобин наложил Неподъемные чары, – подтверждая его слова, отец поднял манжет и показал мне маленький кленовый лист на коже, похожий на татуировку. – Теперь ни мысли о картишках!

– Он такой же твой, как и мой, – пробормотала я. Щеки снова стало печь, я вдруг смутилась, не зная, куда и деваться, и испугалась, что мое смущение кто-то заметит.

И ведь я еще не поблагодарила Робина за свое спасение! Кто знает, была бы я жива сейчас, если б он не пошел в сад за жужбарками! Надо будет обязательно зайти в ректорат, если Робин не придет завтракать – его почему-то все еще не было в столовой.

Зато появилась Линда. Сегодня она была одета так, что даже в высшем столичном свете, где приветствуется дерзость вкусов, ее сочли бы выскочкой – рубашка без рукавов, жилет, который мягко облегал тело, и такие же бриджи до колена, которые казались даже не одеждой, а второй кожей. Отец, который нес ко рту вилку с кусочком яичницы, даже икнул от удивления.

– Это вот так тут одеваются? – задумчиво поинтересовался он. Кот фыркнул и ответил:

– Да есть тут одна такая нахалка. Ну? Что заявилась? – спросил он, когда Линда приблизилась к нашему столу и села на скамью. – Не приглашали тебя, наглую такую. Иди давай, тут не один стол.

– Какой сварливый котик, – заметила Линда. Патрик прошипел что-то угрожающее и, тяжело спрыгнув на пол, направился в сторону кухни. – Как самочувствие, госпожа Хайсс?

– Благодарю вас, прекрасно, – ответила я. Линда одарила меня ослепительной улыбкой, тепла в которой было примерно столько же, сколько в зимней ночи у Северного полюса.

– Отлично, тогда сегодня же вы начинаете подготовку к занятиям. Вечером я жду от вас календарно-тематическое планирование в соответствии с распоряжениями министерства. Также проведу оценку подготовки вами лабораторий к новому учебному году, – Линда улыбнулась еще шире. – Ни в одном котле ни единого пятна, вы понимаете.

Кажется, в лаборатории было три дюжины котлов.

Кажется, мне конец.

– Подождите, – начал было отец, – моя дочь серьезно пострадала этой ночью, может, нужно дать ей время…

– Я разберусь без посторонних советов, благодарю вас, – отрезала Линда ледяным тоном – так, что отец только руками развел. – Надеюсь, к пяти часам вы все успеете подготовить, госпожа Хайсс.

– Успею, госпожа Сноу, можете во мне не сомневаться, – улыбнулась я.

Кажется, она хочет моей крови. Что ж, сдаваться я не собираюсь. Еще посмотрим, кто кого.

***

Робин

С утра студенты стали съезжаться в академию, и замок наполнился шагами, голосами, приветственными восклицаниями и радостью. Сегодня и завтра все эти юноши и девушки переполнены тем подлинным воодушевлением, который охватывает, разве что, в самом начале занятий. Потом начнутся лекции и семинары, контрольные работы и практикумы, и эта радость постепенно растворится в буднях – но сейчас она была, она цвела и искрилась, и я невольно почувствовал себя таким же юным и восторженным.

Возле стен академии останавливались дилижансы, которые ходили сюда из Пальцера – выпускали студентов, разворачивались, ехали обратно в город. Были те, кто приезжал сюда в собственном экипаже, были и такие, кто опускался во внутренний двор на собственном драконе. Первокурсники выглядели оторопелыми и восторженными, пятикурсники держались так, словно тут им никто не ровня и, глядя, как группки студентов идут к входу в академию, я вспомнил, как когда-то пришел сюда таким же птенцом – тощим, удивленным, готовым учиться и постигать.