Я обошла перевернутую карету и увидела лежащих у обочины раненых. Пожилой сухопарый мужчина возился возле двух пострадавших. Над ним парил световой шар. Несколько тел в стороне, под мешковиной, нагнали на меня дрожь — бедняги.

— Могу я помочь чем-то? Я не целитель, но могу остановить кровь, наложив стазис, или добыть воды.

— А? — маг-целитель на миг оторвался от осмотра поврежденного плеча пострадавшего. — Если хотите, помолитесь Марране за ту женщину, — он махнул рукой куда-то за границу светового круга. — Она умирает. Ничего нельзя сделать.

Я обошла погибших, и в потемках разглядела лежащую на траве бедняжку, чья душа вот-вот должна отлететь к подножью черного трона богини смерти. Безвременная кончина, как несправедливо!

«О Маррана, прими эту душу…»

Жаль, я не знаю ее имени…

«…прими эту душу и не карай строго…»

Чтобы облегчить бедняжке последний вздох, я хотела расстегнуть верхние пуговички на вороте, но испуганно отдернула руку — платье на груди незнакомки было неприятно влажным. Я сотворила световой шарик. Пятно голубоватого ровного света пало на пропитанное кровью платье скромного фасона, темные гладкие волосы, курносое симпатичное лицо. Такая милая женщина, пожалуй, ненамного старше меня. Как жаль!

Я встала на колени и продолжила шептать молитву Марране.

По телу бедняжки прошла крупная дрожь. Веки дернулись, незнакомка приоткрыла глаза и вдруг уставилась прямо на меня. Я вздрогнула, столько в этом взгляде было ненависти. Раненая приподнялась и вцепилась мне в плечо.

— Ты… Как ты посмела…

Видимо, это усилие отняло у умирающей последние силы. Вскоре по телу бедняжки прошла судорога, с губ сорвался последний вздох. Хотела подняться, чтобы сообщить об этом целителю, но тут мое внимание привлекла пачка бумаг — бедная женщина сжимала их холодеющей рукой. Нужно отдать эти бумаги кучеру пострадавшей кареты, теперь они принадлежат родным этой дамы. Я взяла письма, аккуратно прикрыла тело краешком брезента и отошла в поисках кучера.

Однако все мужчины были страшно заняты: карету только что подняли и теперь чинили упряжь. Никто не хотел меня слушать. А кучер нашей кареты грубо приказал садиться на место и не мельтешить под ногами.

Что ж, пожалуй, я и сама смогу отправить бумаги, как приеду в Либертту. В крайнем случае, отнесу в контору почтовых карет.

Вскоре пассажиры вернулись на места, и почтовая карета помчалась по ночной дороге, нагоняя потерянное время.

***

Остаток ночи прошел без сна. Пассажиры так и эдак рядили о причинах страшной катастрофы. Трое погибших, два пассажира тяжело ранены — не шутка в мирное время. Все сходились на том, что наалы вышли из повиновения кучера, понесли и перевернули карету. Вот только что послужило причиной такого поведения животных?

Я слушала их рассуждения вполуха. Дорожное происшествие и смерть бедной молодой женщины оставили тягостное впечатление. Насколько же хрупка человеческая жизнь! Почему-то я почти уверена, что картинка, которую мне удалось подсмотреть, как-то связана с перевернутой каретой. Вот только доказать это не смогу.

Небо на востоке постепенно розовело. Первые лучи солнца развеяли мрачное настроение пассажиров, они задвигались, засобирались. Мы на полном ходу приближались к столице. Мелькали богатые виллы в зелени гигантских папоротников и пальм, скучное однообразие по-зимнему пустых фермерских полей сменилось стройными рядами вечнозеленых фруктовых деревьев по обочинам.

И вот, наконец, карета взобралась на очередной холм, и мы увидели ее — Либертту. Столица Кальвара расположена на берегу Великого океана, и, по словам деда Мирка, — это лучший и красивейший город на Андоре. Я и с этим согласна. Изящные, словно игрушечные здания в два-три этажа вдоль берега до самого горизонта. Дома сплошь белокаменные под голубыми крышами и окружены яркой зеленью. Широкие — куда там Кросс-кау — улицы выложены светлыми плитами. Фургоны и каррусы[1] выглядят отсюда забавными деловитыми жучками. А дальше — в светлом мареве лежит спокойный синий-пресиний океан.