Бояре между собой переглянулись. Молод да горяч! Земли, стало быть, объединить хочет. А земли ведь не только великого князя. От времен самого Рюрика всегда старейшим родам принадлежали!
– Хорошо, быть по-вашему. Будет мир с Казанью. А ты, Ивашка, – посмотрел государь на своего любимца думного дьяка Выродкова, – отпишешь грамоту Сафа-Гирею. И добавь… чтобы уговор соблюдал строго и русские земли не обижал. Мы тоже земли казанские трогать не станем.
Не дождавшись утра, послы хана выехали в Казань, спешили доставить Сафа-Гирею важный договор о мире.
Оставшись наедине с Иваном Васильевичем, митрополит наставлял молодого государя:
– Я тебе, Ванюша, вместо отца… И поэтому позволь поучить тебя немного. Казанское ханство должно пасть. Только тогда ты очистишься от грехов, когда православных из татарского полона выручишь!
Русь готовилась к войне. Боярин Иван Васильевич Шереметев да дьяк Иван Михайлович Выродков составили план присоединения государства Казанского.
Москва жила предстоящими переменами. Дворянин Пересветов в своих посланиях к государю призывал его встать во главе русской армии по примеру султана Мухаммеда Второго Завоевателя. А также создать отборное войско из двадцати тысяч отроков по образцу Турции. «У них же янычары, а у нас царев полк будет!»
Крепчала Русь. Скоро были отлиты пушки, собран стрелецкий полк.
А по первой проталине в Москву заявился гонец и, ступив в сени государевых палат, срывающимся от волнения голосом молвил прямо с порога:
– Сафа-Гирей умер! Хан казанский!
Макарий, находившийся здесь же, важно изрек:
– Слышит Христос наши молитвы. Наказал супостата. Теперь и Русь вздохнет облегченно, нам же мешкать не следует и с воинством к Казани идти надо! – Митрополит повернулся к гонцу: – Как же он помер-то?
Гонец, простоватый малый, почесал затылок пятерней, а потом, пожав широкими плечами, отвечал:
– Да шут его знает! Разное в Казани сказывают! Но больше всего говорят, что когда возвращался от тестя своего, то дюже пьян был! Молочной водки перепился. А как умываться стал, так об умывальник виском и стукнулся. Поскользнулся спьяну! Сказывают, что целую ночь в горячке маялся, а наутро и помер.
Митрополита поддержал Адашев:
– Нам бы, Иван Васильевич, войско на Казань двигать, пока они нового хана не выбрали.
Завещание
Тихо заскрипела чугунная дверь, и на вошедшего из глубин подземелья дохнуло стойкой сыростью. Новый узник был молод, правильные черты лица обрамляла курчавая бородка. Вошедший подобрал в горсть полы богатого халата и голосом, полным тоски, обратился к сидящим в мрачном помещении людям:
– Где же я?
Печально покачав головой, на эту боль отозвался ветхий старик:
– Ты в зиндане смертников, сынок. Завтра утром нам всем предстоит держать ответ перед Аллахом.
– Боже всемилостивый, – вырвался из груди новичка стон. – За что же?! Вот она, благодарность!
– А кто ты, милейший?
– Еще сегодня утром я был толмачом [33] великого хана.
И опять в сожалении закачалась голова старика:
– Несчастный… Видно, ты невольно прикоснулся к тайнам избранных.
Казанский хан Сафа-Гирей еще дышал. Сююн-Бике, старшая из четырех его жен, склонилась над мужем. Словно почувствовав близость любимой женщины, хан открыл глаза. Они ничего не выражали и были устремлены под самые своды, откуда снисходила воля Всевышнего.
Сююн-Бике ласково провела ладонями по волосам умирающего. Красивое лицо хана сделалось суровее, черты лица проступили резче.
В комнате вдруг потемнело, это тучи заслонили солнце. Через узкое, словно бойница, окно опочивальни хана едва пробивался дневной свет. Постель Сафа-Гирея накрыл мрак, и присутствующие здесь мурзы и эмиры уже с трудом различали его фигуру, вытянувшуюся на ложе.