Я только теперь осознала, что сижу, вжавшись в спинку своего диванчика. Как будто от этого что-то изменится.

– Нисс… –  я прокашлялась, –  нисс Памела Оллинз.

Скрывать сейчас свое имя не было никакого смысла –  оно указано в моем билете.

– Оллинз, вот как! Уж не в Доревилль ли направляетесь, дорогуша? Давненько у нас не было слышно ни о ком из этой семьи!

Я сглотнула. Ну вот, так и думала. В моем родном провинциальном городке нашу фамилию все еще помнят.

Мама не желала переезжать в столицу. А еще считала, что ребенку лучше расти в маленьком городке. Поэтому папа каждый день ходил на службу телепортом –  благо для него это не означало баснословных расходов. Это после их исчезновения мне пришлось переехать в столичный особняк. Теперь, к слову, мне не принадлежит даже он.

– Нет, я… в монастырь.

– Вот как! Ваша компаньонка, надо полагать, едет вторым классом? Следует признать, ужасающе, что билеты для прислуги надо оплачивать отдельно!

Ниссин Факстон вздрогнула, и я ее понимала. Она-то ощутила разве что едва заметный холодок, пробежавший по шее, а вот я отлично видела, чем этот холодок был вызван.

Ниссард Муркинс, так звали моего кота. Я подобрала его слепым котенком, бедолага едва не замерз насмерть, и выкармливала теплым козьим молоком, в которое макала тряпку, чтобы он мог сосать. Увы, обморожение дало о себе знать, и Мурс не вырос большим котом, так и остался мелким и довольно болезненным.

А потом умер, прожив со мной без малого десять лет.

Животные редко становятся призраками. Неправда, что у них нет души –  я-то знаю. Просто призраками становятся лишь те, кого что-то держит –  незаконченное дело, или любовь, которую нельзя отпустить, или гнев и неисполненная месть… да мало ли причин может быть. Звери же куда более цельны, чем мы, и обычно уходят с миром своим путем. Но мой ниссард Муркинс –  особенная история. Для него я была одновременно мамой, хозяйкой и центром вселенной. Уйти он так и не смог.

Впрочем, вполне возможно, что дело даже не в нем, а во мне –  это я не отпускала его. Я была тогда еще почти ребенком, одиноким ребенком, и едва почувствовав в Мурсе тот особенный холодок, что предвещает скорую смерть, начала умолять его со мной остаться.

И он остался.

Живых питомцев я больше не пыталась заводить. Иначе в конце концов за мной бродил бы призрачный зоопарк, ведь прощаться и отпускать я, как оказалось, просто не умею.

Сейчас невесомый Мурс азартно ловил завитый локон у жесткого воротничка ниссин Факстон.

– В этих поездах всегда ужасные сквозняки! –  дама передернула плечами. –  Так отчего, говорите, вы решили удалиться от мира? Это чудовищно глупо в таком юном возрасте, должна сказать!

Я изо всех сил старалась не смотреть, как Мурс перепрыгивает с плеча на шляпку и упоенно впивается зубами в тряпичную розу. Люди обычно считают меня странной, когда я слежу глазами за чем-то невидимым.

– Исключительно докучливая особа! –  провозгласил рядом дядя Рэндаф, и я все-таки скосила глаза. Призрак сидел, закинув ногу на ногу и придерживая трость одной рукой.

Да как с ними всеми вообще пытаться выглядеть нормальной!

А главное –  как мне переодеться в мужское платье и выйти на одной станции с попутчицей так, чтобы она не заметила ни того ни другого?

*

Очень скоро я была совершенно согласна с Рэндафом: ниссин Факстон решительно невыносима.

– Вы знаете, дорогая, я обожаю читать в газетах колонку объявлений для одиноких сердец! Это так романтично. Между прочим, именно так я нашла своего второго мужа, да покоится он с миром, мой драгоценный Новард. А вы читаете газеты? В них порой пишут такую чушь! Вы видели, к примеру…