И… почему вообще расследованием занималось именно доревилльское управление полиции, а не столичное? Да, здесь был пункт назначения, но отправлялись мои родители со столичной станции.

В газетах этот момент вообще не упоминался. К нам домой тогда тоже приходили полицейские, задавали какие-то вопросы прислуге. Меня, кажется, тоже о чем-то спрашивали, но я была не в том состоянии, чтобы внятно отвечать, да и не знала толком, даже в котором часу мама с папой собирались вернуться. А когда опомнилась и сама прибежала в полицию, дело оказалось уже закрыто. Вскоре появился дядя Вильгем и уволил мою гувернантку, заявив, что она плохо присматривает, раз я хожу где хочу. Нанял компаньонку, которая не отходила от меня ни на шаг все эти годы. Хорошо, хоть Нэн никто не стал прогонять –  она осталась в должности моей личной служанки. В таком составе мы и уехали в столицу, где выяснить хоть что-то оказалось уже и вовсе невозможно.

Тогда я была еще твердо уверена, что мама с папой живы, и спасать их нужно немедленно. Просто не могла поверить в обратное. Наверное, со стороны я выглядела не совсем адекватно со своими требованиями… дяде пришлось постараться, чтобы удержать меня.

Со временем, увы, надежды оставалось все меньше. Любой похититель давно бы выдвинул какие-то требования. А если бы родителей случайно выбросило куда-то живыми, они бы в конце концов нашлись.

За всеми этими размышлениями я успела, завернувшись в сухую простыню, кое-как протереть лужи на полу и, скомкав одежду, затолкать ее в таз.

Как стирают одежду, я примерно представляла… но только очень примерно.

– Ничего, –  я стиснула зубы. –  Ничего. Вот в монастыре вообще нет прислуги, и монашки стирают свои вещи сами. Всегда!

Мысль придала решимости. Спасибо, дядюшка Вильгем! Ничего, я еще выясню, что случилось с мамой и папой. И если мне удастся доказать его причастность… тогда его казнят. Он мой единственный родственник, но это работает в обе стороны. Даже если он не вернет мне папино состояние, теперь я –  наследница дядиного. Это только справедливо.

А если нет… значит, я просто останусь Патриком Вилкинсом, частным сыщиком. Может быть, однажды это обо мне будут писать детективные истории в “Вестнике”. Все лучше, чем стать монашкой или оставаться старой девой, которую все жалеют.

Кое-как выполоскав грубое мыло, я брезгливо приподняла над тазом мокрый тряпичный ком. Так… это вроде бы надо как-то теперь… отжать?

…И зачем я, спрашивается, вытирала лужи? Сейчас их еще больше, чем после купания. А как это все сушить? Разве что раскидать по мебели.

И одеться наконец, чтобы пройти к своей спальне по лестнице и общему коридору… я с отвращением покосилась на стопку обновок. Ох, а ведь придется еще и цилиндр надевать, иначе вся маскировка насмарку. Может, стоило все же остричь волосы? Жалко… да и иногда мне придется возвращаться к собственному имени, а для девушки стриженые волосы –  это совсем неприлично.

Надо купить короткий парик, вот что. Сегодня я, здороваясь с дамой, едва приподняла шляпу, да и в управлении вопреки всем правилам хорошего тона не сняла ее. В публичных местах это еще кое-как допустимо, хоть и не слишком вежливо. Но ведь вполне возможно, что мне придется бывать в образе Патрика и в приличных домах, где снимать шляпу придется совершенно точно, иначе я прослыву грубияном, с которым никто не станет разговаривать.

Но вот что делать прямо сейчас? Заталкивать мокрые волосы под цилиндр не хотелось вовсе.

А что, если…

Мысль показалась ужасно непристойной и совершенно хулиганской. Пробежать по коридору до своей двери почти голой? Невообразимо!