– Спасибо, поручик!

– Ерунда! – машет он рукой. – Ваши вещи в кладовой, а санитары привыкли. Не дашь, в следующий раз изрежут…

Вещи приносят скоро. Первым делом заглядываю в бумажник. Две красненьких и одна синенькая бумажка, несколько монет. Не густо, но на бритье хватит. Возвратить поручику долг не решаюсь, обидится – вон как смотрит! Облачаюсь в мундир. Его почистили, выгладили, причем недавно: ткань теплая и пахнет утюгом. Шаровары, китель – все в пору, по всему видать, шили на заказ. Форма из шерстяной ткани, плотной и теплой. Диагональ… По весеннему времени в самый раз. На груди какой-то эмалевый значок на винте. Что это, жетон или орден? Натягиваю сапоги и хожу по палате. Поручик смотрит с улыбкой.

– Прапорщик Красовский Павел Ксаверьевич! – щелкаю каблуками и бодаюсь головой, как белогвардейцы в кинофильмах. – Хорошо б отметить исцеление!

Рапота смеется, затем вздыхает:

– Водки не купить. Только в ресторанах первого класса.

Совсем забыл! Его императорское величество изволили с началом войны запретить в России продажу спиртного. Патриотические чувства должны быть трезвыми. Его величество был добрым человеком, но недальновидным. Не он один. Позже на эти грабли наступят американцы, затем снова мы – уже при Горбачеве.

Приносят обед. Почему-то называют «завтраком», хотя на часах полдень. На моих карманных часах. Серебряная изящная луковка с гравированной крышкой. Под крышкой белый циферблат с римскими цифрами и надписью «Павелъ Буре». Цепочка, дарственная вязь на задней крышке: «Дорогому Павлуше!» Не забыть завести, это не кварц…

На «завтрак» сегодня мясные щи и гречневая каша с большим куском вареной говядины. Вкусно! Однако поручик едва ковыряет, видно, что надоело. Наверное, меню госпиталя разнообразием не отличается. А вот нам в самый раз! Опустошив тарелки, подхожу к окну. Во двор въезжает экипаж – как его здесь называют? Дрожки, пролетка – черт их разберет! На землю спрыгивает щеголевато одетый офицер с четырьмя звездочками на погонах модного френча и адъютантским аксельбантом. В руках – огромный букет, завернутый в цветную бумагу. Похоже, розы…

– Штаб-ротмистр князь Бельский из штаба корпуса! – поясняет за спиной Рапота. – К Оленьке приехал.

– Жених?

– Жених у нее в Галиции, поручик артиллерии. Бельский – воздыхатель.

– Счастливый?

– Сами увидите.

Бельский исчезает в дверях, но скоро является снова. Без букета и с мрачным лицом. Вскакивает в коляску – ага, это коляска! – и уезжает. Постепенно адаптируюсь, нужные слова «вспоминаются».

– Афронт! – смеется Рапота. – Ишь, разогнался! Думал: раз из князей и при штабе…

Поручик не скрывает радости, мне тоже почему-то приятно.

Едва прилегли – стук в дверь. В приоткрытой щели – голова. Густо смазанные маслом волосы расчесаны на прямой пробор.

– Павел Ксаверьевич, позволите?!

Делаю приглашающий жест. Сегодня я популярен. В палате возникает угодливо сгорбленная фигура с корзинкой. Физиономия прямо лоснится от подобострастия.

– Боже, как вы похожи! – Фигура ставит корзинку и заламывает руки. – Вылитый батюшка! Те же глаза, брови…

Делаю знак заткнуться, понимают сразу.

– Тихон Евстафьевич, агент вашего батюшки в Белостоке, – рекомендуется фигура. – Ксаверий Людвигович наказали за вами приглядывать…

Поднимаю брови.

– Я хотел сказать «сообщать», то есть держать батюшку в курсе… – Агент путается.

– Короче, Склифосовский!

– Залесские мы, – поправляет фигура. – Я как узнал о контузии, сразу телеграфировал вашему батюшке, они велели сходить и разузнать. Гляжу, а вы здоровенький! И доктор так говорит… Счастье-то какое!..