В то утро я увидел в глазах нашего аббата то, чего никогда не видел прежде: отчаяние.

– Братья, – обратился к нам аббат, – сначала хорошие новости: без сомнений, все мы неукоснительно соблюдаем обет бедности. – Он поднял вверх руку с зажатыми в кулаке банкнотами. – У нас в наличии 304 доллара. Банковский счет пуст. Кредит исчерпан. И не осталось ничего ценного, что можно было бы продать. – Аббат тяжело вздохнул. – Если только торговцы антиквариатом внезапно не проявят интерес к нашему винтажному линолеумному покрытию. Есть только один автомобиль на ходу, и к нему – четверть бака горючего. Нет никакой надежды, что люди, стремящиеся к отшельническому житию, приедут к нам на проживание, если только не предпринять что-либо в отношении водопровода, канализации, а также – не в укор брату Тому – качества пищи.

Последние четыре месяца мы существовали в основном на продовольственные талоны; изредка нам доставались консервы из кукурузы с бобами и свеклы, которые, по словам жертвовавшего их благодетеля, падали с грузовиков на федеральной трассе.

– Я снова обратился к нашему начальству в Ватикане.

Наш монастырь – все, что осталось от некогда процветавшего ордена Святого Фаддея. Его основатель был кающимся грешником, пламенным в своей вере. Он жил в XII веке и перед тем, как претерпеть мученичество от рук султана Омара Великодушного, привел наш орден под покровительство самого папы. Но после одного печального инцидента, случившегося десять лет назад, наши отношения со святым престолом в Риме стали весьма напряженными. Однажды, как велела традиция, монастырь отослал первую партию вина нового урожая папе римскому, и так случилось, что его святейшество, выпив стакан вина за трапезой, заболел. Хотя так и не было достоверно доказано, что причиной недомогания стало именно наше вино, химический анализ показал присутствие в нем некоторого количества примесей.

– И вот Ватикан снова отклонил нашу просьбу о финансовом вспомоществовании, – сказал аббат. – Я предупредил, что придется закрыть винодельню, но это не подействовало. И если честно, кто их осудит?

По голосу аббата было слышно, что он пытался сохранять самообладание.

– Оборудование нашей винодельни безнадежно устарело. Из-за проблем с качеством все дилеры отказываются закупать вино с этикеткой Каны, за исключением одной компании, принадлежащей дядюшке нашего брата Теодора. Но теперь даже его преданность и лояльность на исходе. Вчера, после того как попробовал вино Каны нового урожая, дядюшка Лео позвонил мне. Он добрый человек. Но мне показалось, что его милосердие подверглось слишком суровому испытанию.

– Что он сказал? – спросил брат Тео.

– Он красочно живописал свои проблемы, с которыми столкнулся, пытаясь проглотить вино. Хотя он не отказывается вести с нами дела, но все же говорит, что не знает ни одного винного магазина в Америке – даже в самой убогой глубинке, да и вообще где-либо в цивилизованном мире, – который пожелал бы купить у него это вино за любую цену. Он спросил, не думали ли мы о том, чтобы продавать этот напиток в качестве промышленного растворителя. Я уверял, что, должно быть, ему пришла неудачная партия. Как бы то ни было, на следующей неделе он приезжает попробовать вино нового урожая, и я не думаю, что после этого он еще когда-нибудь нам поверит. Господь не ожидает от нас умения превращать воду в вино, так что мы обязаны подумать, как делать его из винограда. Если не сумеем, лучше поискать другое занятие, потому что, когда мы потратим последние 304 доллара, Кане придет конец.