Бессонов ни разу не перебил этот педантично подробный доклад генерала Яценко – прислонив палочку к краю стола, стоял молча, опершись рукой на аппарат. Только когда в голосе начальника штаба появились заключительные интонации, Бессонов расстегнул крючок воротника, присел к столу, помедлив спросил:

– У вас все?

И, спросив, представил себе грузного, бритоголового Яценко сидящим под ярчайшими аккумуляторными лампочками на КП над картой в окружении работников оперативного отдела, – до блеска кожи побрит, чистый подворотничок, тщательно вымытые крупные руки. И, заранее угадывая ответ его, Бессонов сказал:

– Яснее ясного, что главный удар они наносят здесь, а левее – вспомогательный.

– Я тоже убежден, что хотят пробить коридор к Паулюсу через боевые порядки Деева. Думаю, что Манштейн не изменит своей тактики – будет таранить нашу оборону на одном узком участке и там, где поближе к цели.

– Согласен.

– Постараюсь выяснить подробнее, что сейчас у Паулюса. Каково положение его подвижных войск? Способен ли он все-таки к прорыву навстречу Манштейну? Это немаловажно сейчас, Петр Александрович?

– Это более чем важно, – подтвердил Бессонов и добавил: – Меня интересует также, когда прибудут наконец первый и пятый. Поторопите!

– Все время тороплю, Петр Александрович, – забасил Яценко с одышкой, выдававшей его волнение и досаду оттого, что приданные армии танковый и механизированный корпуса еще не прибыли в назначенный им район сосредоточения. – Когда вас ждать у нас?

– Пока не ждать. Здесь, как говорят, точка преткновения, Семен Иванович.

Яценко выдержал паузу.

– Но, судя по обстановке, вам не следовало бы особенно задерживаться у Деева, подвергать себя… – Яценко шумно задышал в трубку. – Не имею права в данном случае советовать, но, может быть, благоразумнее было бы переехать вам на энпэ армии.

– Вот что, Семен Иванович, – перебил Бессонов, не слушая и морщась. – Прошу вас полностью озаботиться левым флангом, уж коли я здесь. Контратаковать без передышек!

Он провел пальцами левой руки по лбу, пальцы были влажны, дрожали от усталости, чувствовалось подергивание и боль в немеющей ноге, которую он неудобно подвернул, упав на дно хода сообщения во время налета шестиствольных минометов.

Положив трубку, Бессонов долго сидел в задумчивой рассеянности, осторожно распрямляя под столом ногу, – ожидал, когда боль пройдет и он сможет встать, но боль не проходила.

– Тот разведчик, который сумел выйти, нового ничего не сообщил? Он в сознании? Где он? – спросил Бессонов Курышева, пытаясь отвлечься от горячего подергивания в голени.

Глядя на испещренную пометками карту, подполковник Курышев заговорил, не выражая голосом чрезмерного утомления издерганного длительным беспокойством человека:

– Когда его принесли с батареи, был в полусознании, товарищ командующий. Из его слов можно было понять, что остальные разведчики при возвращении из поиска были обнаружены немцами, приняли бой и застряли вместе со взятым «языком» где-то перед окопами боевого охранения. Вернувшийся отправлен в медсанбат, но вряд ли он покажет что-либо новое… Да, я несу за разведку всю полноту ответственности.

– Прекратите. – Бессонов легонько хлопнул ладонью по столу. – Прекратите самобичевание, это бессмысленно и совершенно некстати, подполковник. Это не поможет ни вам, ни мне. Пленных нет – и сейчас быть не может, – немцы наступают, а мне нужен серьезный, порядочный и хорошо осведомленный немец. Ну, что будем делать, подполковник?

– Разрешите подумать, товарищ командующий?