Солдаты чувствовали, что боестолкновение с фашистами будет страшным, но пока война обходила их стороной. Пётр Викторович, у которого было прозвище «Владимирская жердь» из-за его высокого роста и худобы, в редкие минуты свободного времени успевал сбегать в расположенную неподалеку деревню, принести на своей широкой спине в прочном холщовом мешке картошку и самогон, чем радовал весь свой взвод. И каждый его поход заканчивался тем, что обязательно он приходил с одной или двумя собаками.

В основном это были дворняги – беспородные псы, которые отличались бесстрашием и не обращали внимание на завывание фашистских самолётов, пикирующих с целью высматривания добычи, а также на стрельбу.

Командир взвода однажды пошутил: мол, ты что, вместо нашей части хочешь притон для собак устроить?

Петруша, как ласково называли его бойцы, в ответ лишь моргал своими белесыми ресницами.

Политрук заступился за солдата:

– Товарищ командир! Собак-то всего одиннадцать! Смотрите, у нас на одну собаку приходится три-четыре бойца – всё им радость. Да и как-то, когда звери и люди вместе, то оно уютнее и надежнее. И есть о ком заботиться.

Пётр Викторович регулярно занимался с собаками. То заставлял их ползти и напрыгивать на стоявший в поле сгоревший немецкий танк, то учил двух вожаков нападать на фашистов, которых потехи ради изображали бойцы. Все собаки оказались смышлёными и различали каски наших бойцов от фашистских касок.

Однажды кто-то из солдат нёс из одного окопа в другой бачок с супом и смеха ради нацепил на себя немецкую каску, чтобы перед тем, как спуститься в окоп, крикнуть «Хенде хох!»[1]. И хотя подобная шутка могла быть опасной и окончиться тем, что его бы застрелили, но молодость брала своё.

Солдат осторожно опустил бачок в окоп, а в другом конце окопа сидели несколько бойцов и слушали политрука. Молодой солдатик крикнул «Хенде хох!». Бойцы схватились за оружие, а политрук молниеносно выхватил пистолет и направил его на солдата. Но ещё раньше отреагировал пёс по кличке Бездомный, который две недели тому назад увязался за Петрушей и по праву считался вожаком стаи. Он молниеносно прыгнул, головой ударил солдата в подбородок, а когда тот упал навзничь, то положил передние лапы на его плечи и зарычал. Все опешили. Петруша дал команду собаке отступить, и она нехотя вернулась к своему хозяину, время от времени сторожко поглядывая на испуганного бойца.

Было смешно, но от пережитого никто не смеялся. Каска слетела с головы шутника и валялась в полуметре от него. Политрук примирительно сказал:

– Вот до чего глупые шутки довести могут!

– А вам, – обращаясь к Петруше сказал политрук, – объявляю благодарность! У вас талант на обучение собак. Вроде бы и дворняга, а уже стойкая ненависть к проклятым фашистам выработана.

Все бойцы уважительно посмотрели на безродного пса.

Петяша хотел было вскочить, выпрямиться во весь рост, приложить руку к пилотке, отдавая честь, чтобы сказать «Служу Советскому Союзу и товарищу Сталину!», как вдруг вдали послышался звук летящего фашистского самолёта. Без всякой команды солдаты залегли в окопчике.

12 октября шум боя приблизился настолько, что весь батальон понял: битва будет безжалостной и чем всё кончится – неизвестно.

Ранним утром по полю поползли четыре танка. Легкие пушчонки «сорока-пятки» произвели несколько выстрелов и поменяли позиции. Два передних танка вроде бы лениво повели стволами, но звуки выстрелов оглушили, и комья земли поднялись вверх. Ротный передал по рации команду артиллеристам больше не стрелять, и танки бестрепетно продолжили свой страшный путь смерти. Так как в них больше не стреляли, то немецкие танкисты подумали, что их выстрелы оказались точными.