Последняя по счету Формовщица города Кальпы, хозяйка натальной алхимии креш-яслей, стояла на всех шести ногах у одной из родильных площадок. При виде Гентуна из глянцевого великолепия темных, окутанных силовыми полями инструментальных рук вынырнула небольшая голова. Варны Формовщиц и Ремонтников давным-давно и радикально разошлись по своему внешнему облику. Она молчаливо признала присутствие Хранителя и вернулась к импринтингу раннего слоя ментальных свойств – дрожащий комочек, покрытый тонкой белой шерсткой, жмурился изо всех сил, а его крошечные губы беспрестанно шевелились, будто он был готов проснуться при первом шепоте и распахнуть большие, выразительные глаза.

Формовщица отложила в сторону тюнинговый набор и присоединилась к Хранителю в обходе пристроенного крыла для прототипов.

– Не знаю, что еще можно сделать, – посетовала она, проскальзывая вслед за Гентуном между историческими стеллажами, где в гибернационных ложементах хранились вторичные предложения-прототипы населения Ярусов – отрезвляющий музей слишком далеко зашедших разработок, фатальных колебаний и просто заблуждений. Гентун и сам, помнится, допустил немало существенных просчетов на начальных этапах своей карьеры.

Он передал последние записи-наблюдения Формовщице, и та тут же пробежала их несколькими из своих многочисленных глаз.

– Ни указаний, ни приказов… – пожаловалась она. – Мне что, самой решать, как модернизирующие штрихи вносить – если это вообще можно назвать модернизацией – по собственной прихоти? Мы и так уже наделили некоторые экземпляры репродуктивными способностями – причем вне моего контроля. Это само по себе опасно, хотя и повышает их восприимчивость. Стоит только увеличить сенситивность, как они от малейшего ветерка примутся впадать в истерику – и погибнут от психологического стресса. А если сделать их поумнее, то они начнут вымирать от скуки.

Она издала зудящий звук, свидетельствующий о крайнем раздражении.

– Все эти так называемые книги с огромной натяжкой можно назвать увлекательными.

Гентун машинально коснулся единственной книги сквозь ткань своего кошеля.

– Ничего, они достаточно сообразительны, – сказал он. – Кстати, Библиотекарь пожелал осмотреть наш самый необычный экземпляр.

Он спроецировал ментальное изображение юноши, словно ощетинившегося агрессивными порывами.

– В первый раз он привлек мое внимание во время спортивных игр на лугах. Более того, как-то раз и я вроде бы привлек его внимание, когда проходил мимо. Он обернулся и посмотрел в мою сторону, словно видел воочию.

Формовщица вытянула две руки вперед, ухватила изображение, раскрутила юлой и пустила плыть по воздуху. Через несколько секунд образ юноши рассосался и пропал. Хозяйка яслей питала особую неприязнь ко всему нематериальному.

– Да, его зовут Джебрасси. Я его помню: вложила в него чуть больше пылкости, чем обычно. Он прирожденный пилигрим – вскоре присоединится к одной из ваших суицидальных групп, помяните мое слово.

– Репродуцируемость?

– Он один из новеньких, даст еще неизученную линию, если, конечно, какая-то из фертильных самок решит его выбрать – в чем я сомневаюсь… Вы знаете, он звучал как колокол – словно еще на родильной площадке что-то к нему приблизилось, забрало его внутренний голос, изменило… Сильный сновидец, подозреваю я. Его сородичи зовут это блужданием – пустые глаза, оцепенелый вид, ночные кошмары. Сильно раздражает остальных соплеменников.

Она бросила на Гентуна трехкратный косой взгляд средних глаз – обвиняющих, ироничных, нетерпеливых.