– Эм-м…

– Восьмой «б».

– Ты называл меня Гарри.

Эдик рассмеялся, Тихон улыбнулся.

– Вспомнил, значит? Ты рисовать не бросил?

– Нет, конечно, вот выставку готовлю.

– Ну круто, чё! Можешь на заказ портрет нарисовать?

«Уж лучше б реклама», – вздохнул про себя. Но такие предложения поступали часто, и Тихон на автомате выдал заготовленное:

– Извини, я на заказ не пишу.

– Да я ж не бесплатно. Заплачу, сколько скажешь.

– Прости, но…

– Это не только для меня. Это для Оли. Свадебный подарок.

Единица раскачивалась на последней ступени, рискуя упасть в бездну.

Тихону показалось, что он вполне успешно изобразил радость, пусть притворную, но вполне естественно, и даже более-менее внятно поздравил будущих новобрачных, но тут Эдик нетерпеливо буркнул:

– Ну?! Ты там? Ответь уже что-нибудь!

– Хорошо, давай встретимся, обсудим.

Он не выделывался, не набивал цену. Он знал, что не получится. И не получалось.

Выходило похоже, разумеется. Ещё б оно не вышло по фотографии! Делов-то!

Что за мода – фотосессия за месяц до свадьбы? Мало ли, что ещё произойдёт.

Хотя зачем он вообще про это думает?

Да потому что жених сияет во все тридцать два, а невеста… Улыбается, конечно, но глаза…

А глаза и велено перерисовать.

Это что ж получается, Эдик дразнил, смеялся, а сам ещё тогда смекнул? И объяснять не пришлось, что мечты мечтами, а чтобы сбывались – это уже искусство. Или волшебство, как он в детстве думал. А может, и то, и другое.

Да только не идёт оно. Гиперреализм и всё тут. Вплоть до пор на коже. Каждый волосок, ресничка, все переливы оттенков в хрусталике… По итогу тот же диджитал, только маслом. Ловкость рук и никаких чудес.

Высветился входящий от «Единицы».

– Привет, Гудвин!

– Привет, почему Гудвин?

Карандашом черкнул крест на листе бумаги.

– Ну, для Гарри ты староват, не находишь? Как там волшебство?

– Работаю.

Штриховкой передал объём крестовины.

– Всё ещё?! Слушай, свадьба на носу! Ты мне нервы делаешь. Мне Ольгиных закидонов хватает. Договорились же!

– Да, но…

От каждого конца крестовины вниз потянулись нити.

– Давай без «но». Не хочешь, чтобы она была счастливой?

Тряпичный человечек повязан нитями по рукам и ногам.

– Не слышу!

– Хочу…

Смял лист с наброском.

– Её счастье в твоих руках. Просто сделай!

Звонок прервался.

Тихон перезвонил, стал объяснять, что он не знает, в чём причина, в фото или в заказе, что не идёт у него, предупреждал же… Всё это время доброжелательный голос сообщал: «Аппарат абонента выключен или…»

«Её счастье в твоих руках» – пульсировало в висках сначала Эдиковым напором, потом собственным шёпотом. Когда губы пересохли, он понял, что повторяет это вслух.

Закусил губы. Закрыл глаза.

Оля была рядом. С ним. Не с Эдиком. Глаза полны счастья, можно утонуть.

Рука обрела уверенность, кисть – послушание.

Глаза открыл, когда закончил работу.

Сделал. Счастливой.

Копию завершал месяц спустя.

Оля улыбалась с картины. Глазами. Ему. Нужно было только оказаться рядом. На холсте. Нужно…

До выставки оставалось меньше недели, а он всё ещё не мог решиться.

Он никогда не рисовал себя. Но может же он хоть раз? Имеет право? В памяти всплывали строки из «Пикника…»: «Ведь не может же быть, чтобы он хотел плохого!.. Счастье для всех? Даром? И пусть…»

Пусть!

Смотрел в зеркало, долго, неотрывно, пока черты не стали расплываться и деформироваться в геометрические фигуры. Уткнулся лицом в ладони.

Какое-то время водил кончиками пальцев, ощупывая, как слепец, свои ранние морщины на лбу, горбинку носа, острые скулы. Будь у него глина, он бы вылепил себя нового. С волевым подбородком.