Внезапно мозг пронизала щемящая мука, краски обожгли сознание ни с чем не сравнимой болью.

Калейдоскоп со стуком упал на столешницу. Вебстер ухватился руками за край стола.

«Вот так детская игрушка!» – подумал он с содроганием.

Недомогание прошло, сознание прояснилось, дыхание успокоилось, а он все сидел будто каменный.

«Странно… Странно, почему эта штука так на меня подействовала? Или калейдоскоп тут вовсе и ни при чем? Приступ? Сердце шалит? Да нет, вроде бы рановато. И ведь совсем недавно проверялся».

Щелкнула дверь, и Вебстер поднял взгляд на посетителя.

Фаулер степенно, не торопясь, подошел к столу и остановился.

– Слушаю вас, Фаулер.

– Я вспылил тогда в саду, – начал Фаулер, – и зря. Мне казалось, вы меня обязаны понять – хотя почему, собственно, обязаны? И меня такая досада взяла… Судите сами: возвращаюсь с Юпитера, чувствую, что все-таки не напрасно столько лет провел там, в куполах, все, что я пережил, когда посылал людей на эксперимент, окупилось, что ли. Да, возвращаюсь с известием, которого ждал весь мир, с таким известием, что лучшего и представить невозможно! И мне казалось, вы это сразу поймете, все люди поймут! У меня было такое чувство, словно я принес им ключи от рая. Ведь это так и есть, Вебстер… Так и есть, другого слова не подберешь.

Фаулер оперся ладонями о стол и наклонился вперед.

– Неужели вы меня не понимаете, Вебстер? – произнес он шепотом. – Хоть сколько-нибудь?..

У Вебстера дрожали руки, он опустил их на колени и сжал кулаки до боли в суставах.

– Понимаю, – прошептал он в ответ, – кажется, понимаю.

Он в самом деле понял.

Понял больше того, что ему сказали слова. Он физически ощутил кроющуюся за словами тревогу, мольбу, горькое разочарование. Ощутил так, будто сам на минуту стал Фаулером и говорил за него.

– Что с вами, Вебстер? – испуганно воскликнул Фаулер. – Что случилось?

Вебстер пытался заговорить, но слова не давались ему. Горло словно закупорило пробкой боли.

Он сделал новое усилие и с натугой тихо заговорил:

– Скажите, Фаулер… Вы там приобрели много новых качеств. Много такого, чего человек совсем не знает или представляет себе очень смутно. Вроде мощной телепатии… Или, скажем…

– Да, – подтвердил Фаулер, – я многое там приобрел. Но ничего не сохранил. Как только снова стал человеком, так и вся натура стала прежней, человеческой. Ничего не прибавилось. Остались только смутные воспоминания и… Ну, и тоска какая-то, что ли.

– Значит, вы не сохранили ничего из качеств, которыми обладали, когда были скакунцом?

– Ничего.

– А не осталось у вас способности внушить мне какую-нибудь важную для вас мысль? Сделать так, чтобы я воспринял что-то так же, как вы воспринимаете?

– Увы…

Вебстер вытянул руку, подтолкнул пальцем калейдоскоп. Он откатился и снова замер.

– Почему вы сейчас вернулись? – спросил Вебстер.

– Чтобы найти общий язык с вами. Сказать, что я совсем не обижаюсь. И попытаться объяснить вам свою позицию. Просто мы по-разному глядим на вещи, только и всего. Стоит ли из-за этого ссориться…

– Понятно. И вы по-прежнему твердо намерены обратиться к народу?

Фаулер кивнул:

– Я обязан это сделать. Уверен, вы меня понимаете, Вебстер. Это для меня… это… ну, в общем, что-то вроде религии. Я в это верю и обязан рассказать другим, что существует лучший мир и лучшая жизнь. Должен указать им дорогу.

– Мессия, – произнес Вебстер.

Фаулер выпрямился:

– Ну вот, так я и знал. Насмешка не…

– Я вовсе не насмехаюсь, – мягко объяснил Вебстер.

Он поставил калейдоскоп торчком и принялся его поглаживать, размышляя: «Не готов… Еще не готов… я должен в себе разобраться. Хочу ли я, чтобы он понимал меня так же хорошо, как я его понимаю?»