Я увидел Риту – и сердце, как зазевавшийся ударник, сделало паузу на три такта. И сразу же рванулось вдогонку, частя и сбиваясь.

– Рита?

– Здравствуй, Стас! Я так рада тебя видеть!

Сказала она это громко, искренне, и все наши молодцы, занятые своими делами, повернулись к нам, потому что ее голос как-то легко, без сопротивления перекрыл коммутаторный клекот, глухое бормотание Микито, диктовавшего что-то в селектор, металлическое чоканье телетайпа, скрученные в споре басок Севергина и фальцет Давыдова, смех Скуратова и Халецкого, которым Задирака вполголоса рассказывал анекдот. Все повернулись к нам: Рита шла мне навстречу с протянутыми руками, я невольно двинулся к ней, и наша встреча посредине оперативного зала, наверное, исторгла бы слезы творческого счастья у директора Народного театра милиции Ивана Васильевича Зурина. Что касается меня, то я бы предпочел после восьми лет, что мы не виделись, встретиться с Ритой в менее официальной обстановке, при меньшем количестве зрителей, с меньшим общественным вниманием.

– Ага, Тихонов и тут раньше поспел! – сказал Скуратов.

– Друзья встречаются вновь! – крикнул всегда боящийся опоздать Задирака.

– В молодости мы никогда не встречаем старых друзей, мы с ними только «видимся» или «созваниваемся», – усмехнулся Халецкий.

– «Эксперт» и «инспектор» – рифмуется? – спросил собаковод Одинцов, сооружающий стишата для стенгазеты.

– Вам, товарищ Ушакова, как начинающему эксперту, будет очень полезно пообщаться с Тихоновым! – обнадежил своим пронзительным голосом Давыдов.

– А-аригинально! – подбил бабки закончивший передачу Микито.

И только Григорий Иваныч ничего не сказал. Он смотрел, прищурясь, своими близорукими глазами, и мне на миг показалось, что он все знает про нас, про все то прошлое – давным-давно сгоревшее, засыпанное пеплом забвения. Он похлопал меня по плечу:

– Хорошо, что ты сегодня в моей смене. Давно мы с тобой не дежурили, дружок…

Задирака включил приемник радиотрансляции.

– …Острый политический и конституционный кризис в Австралии привел к смещению правительства… – сказала Катя.

– Теща просит приехать – кабана зарезать, а я крови до жути боюсь, – не слушая, бормотал Микито на ухо Одинцову.

– …Из Москвы в Бонн отбыл федеральный министр иностранных дел ФРГ Геншер, – доверительно сообщила Катя. Она всегда так говорит: будто какую-то тайну сообщает – может быть, и не очень даже секрет, но лишнего болтать не стоит.

– Ну что, притомился? – спросил Севергин Давыдова.

– Да ничего. Знаешь ведь – волчок стоит, пока крутится, – махнул рукой тот.

– Это же надо, глупость какая: зуб мудрости надумал резаться, – вздыхал Одинцов, и лицо у него, с чуть вздувшейся щекой, было обиженное, сердитое и несчастное.

– …Губернатор Алабамы расист Уоллес официально подтвердил свое намерение добиваться избрания на пост президента от демократической партии… – сказала Катя, и в голосе ее было искреннее огорчение по поводу реакционных планов губернатора-расиста.

– По коням? – спросил Севергин.

Давыдов встал, одернул на животе мундир, и мы все поднялись. Хотя нет такой уставной обязанности, но традиции бывают часто сильнее любых уставных предписаний. И Севергин замер «смирно».

– Ответственный дежурный по городу Москве подполковник Давыдов город сдал!..

– Ответственный дежурный подполковник Севергин город принял!..

На табло электронных часов прыгнула цифра, и на серой плите засочилась рубиново – 10.06.

– Вы слушаете программу «Маяк», – сказала нам всем Катя. – На волне «Маяка» – музыка из кинофильмов…