Романсом, где искрясь чернеет шаль.
Он в Касабланке людям греет души,
Я знаю, что он покорил Сидней,
Шальной ямщик поэта не послушал,
И до сих пор он гонит лошадей
Из мира царскосельского лицея —
Из края в край за бурный океан,
И наш союз с Поэтом – панацея,
Бальзам для душ «заморских» россиян.
Всё можно прикупить теперь за деньги,
Но мы не рвёмся страстно на Парнас,
Хоть Пущин, Кюхельбекер или Дельвиг,
Возможно, спят и в ком-нибудь из нас!
Ну что ж, мои друзья, ещё не вечер!
И тесен мир от нас за много миль:
В Париж спешат писатели на встречу —
На слёт свой под названьем… «РУССКИЙ СТИЛЬ»!
Я… лицеистка
«Всё те же мы: нам целый мир чужбина,
Отечество нам – Царское Село»…
Хотя меня, друзья, зовут Марина,
Но лицеисткой быть мне повезло!
Да, это правда, так уж получилось,
Хоть «быть причастной» и велик искус,
Ведь я в лицее Пушкинском училась:
Экскурсовода проходила курс.
В лицейских стенах долго занимались,
Часы и дни здесь проводила я,
И лицеисты мне запоминались,
Как будто бы они мои друзья.
И возвратившись с выпускной пирушки,
Жизнь начала я с чистого листа,
А дома ждал меня любимый Пушкин —
Да, это имя моего кота!
Он разделял на мир со мною взгляды,
Любовь к стихам и ненависть к мышам,
Со мною переехав в Баден-Баден,
Дарил мне вдохновение и там.
Признаюсь, что такая жизнь мне люба,
И на судьбу я не держу обид,
Ведь хоть мой кот достался мне без дуба,
Но он поёт и сказки говорит!
Он в сапогах и по цепи не ходит,
А босиком по утренней росе,
Но Пушкина, одетого по моде,
В кошачью шубку, немцы знают все!
Нет, он не заменяет мышеловку
И по-кошачьи птицам не вредит,
Стихи пишу я под его диктовку,
Когда он у компьютера сидит.
Но если кошки на душе скребутся,
(Чужбиной мир казаться может нам!),
Я в Царское Село могу вернуться,
Хотя всё те же мы и тут, и там.
Проблемы с сердцем я своим улажу,
Причину ностальгии я уйму,
Когда кота тихонечко поглажу
И в руки томик Пушкина возьму…
Цикл стихов о второй мировой войне и блокаде Ленинграда
Опять война,Опять блокада…А может, нам о них забыть?Я слышу иногда:«Не надо,Не надо раны бередить».Юрий Воронов
Блокада
Не только ради красного словца
Я снова про войну пишу упрямо,
А ради светлой памяти отца
И юности, потерянной в ней мамой.
Зачем со смертью оживлять бои?
Их лучше бы из памяти изгладить.
Но там остались бабушки мои,
Навечно замурованы в Блокаде.
И только в ней под пеплом чёрным след,
У голода коварного в объятьях,
Оставили не узнанный мной дед
И тётин сын – мой годовалый братик.
Там сделал он свой первый в жизни шаг —
И шаг свой, ставший для него последним,
В том доме, где давно погас очаг,
Как в том, другом, по горечи – соседнем.
Откуда увозили малышей,
Простившихся в нём с мамочкой навечно.
И дома в мире не было пустей,
И голода того бесчеловечней…
Он иссушал и скручивал тела
И эту Мать подверг экспериментам,
Что восемь деток в муках родила,
Став бабушкой мне лишь по документам.
Дом этот бомбой стёрт с лица земли…
Война пощады вовсе не сторонник!
Но в памяти… цветы там зацвели,
В горшках, что украшали подоконник…
Должна и той я образ сохранить,
Чьей тёзкой стала, девочки Марины…
Ей тётей никогда моей не быть,
А стать она мечтает балериной!
Но, бог, девчушку эту вразуми,
Вмешайся в то, что происходит, небо!
Не дай идти за этими людьми,
Что обещают дать кусочек хлеба.
А мне ей крикнуть хочется: «Не верь!
И не меняй на хлеб свои ботинки!
Ведь за тобой навек захлопнут дверь,
А… мясо будут продавать на рынке…»
В конце войны убийц расплата ждёт!
А жертвы так по-прежнему и немы…
Я этот близкий мне, родной народ
Запечатлеть должна в своих поэмах!
Тех ленинградцев, вечно молодых,