Поначалу был один только страх, потом пришло наслаждение. Логр никогда не мог себе даже представить, что звуки женского голоса способны заставить дрожать его с ног до головы. И это не было любовью в ее обычном проявлении, хотя ученики нередко испытывают к наставникам те самые особые человеческие чувства, связывающие двоих невидимой, но неразрывной связью.
Логр Тори не был влюблен в Янну Лири. И в то же время жизнь вдали от нее казалась ему пустой и никчемной. Он даже научился верить в запрещенное божество, только бы находить повод для встреч. И когда ей пришлось покинуть пределы мира, понял, что и мятежному вельможе здесь более нет места. Удерживало только одно: тело, покоящееся в усыпальнице. Он мог приходить, смотреть на молитвенно сложенные ладони и тревожно сдвинутые брови, касаться прохладной, но все еще живой кожи, пытаться услышать биение ее сердца…
Убогое счастье продлилось недолго. Кто именно поджег усыпальницу, так и не узнали, хотя поговаривали, что с факелом видели женщину, странно похожую на супругу всем известного в этих краях вельможи. Поисков не вели, потому что никто не заявил о желании покарать убийц. Логр Тори, по крайней мере, ни единым словом или взглядом не показал своего желания искать правосудия, и на какое-то время тишина и спокойствие вернулись в вельможный дом. Пока не сошли снега и по тайным тропам не зашагали первые в том году контрабандисты.
Он принял решение сразу же, как только увидел обгоревшие трупы, потому и оставался хладнокровно-рассудительным до последнего дня. Даже когда принес на своей груди кокон, обещавший долгожданную встречу, ни одна черточка лица не дрожала. И жена, получившая обычный вечерний поцелуй, ничего не заподозрила. А потом все было просто. Нужно было лишь дождаться первого хлопка крыльев…
Однако с «родной» стороны все представлялось несказанно более легким, чем оказалось на самом деле. Логр полагал, что попадет в то же место и лишь немногим более позднее время, чем та, к которой он стремился, а действительность безжалостно разрушила все планы. Ему пришлось искать, искать долго и упорно, меняя тела и ни на минуту не останавливаясь. Его торопила неясная тревога, очень похожая на ту, что крылась за мертвенным покоем лица Янны Лири.
Во всех своих проповедях и беседах наставница всегда говорила о жизни. О предназначении, которое при рождении выдано каждому. О том, что Всеединый даровал «врата мечты» тем, кто не находит в себе силы жить и бороться за свою веру. Она не хотела уходить. И собиралась вернуться. Вот только теперь возвращаться ей было некуда, и именно об этом Логр Тори хотел сказать самой дорогой для него женщине.
Жить можно было и в чужом мире, пусть наполовину в рабском служении, исполняя подчас отвратительные и нелепые желания кукол, но это все равно было жизнью. Это давало надежду. Шанс однажды или дождаться, или самому совершить нечто чудесное. Но с сегодняшнего дня…
Он снова остановился, уже на последнем повороте тропы. Внизу, у подножия склона, из десятков печных труб поднимались струйки дыма, неся с собой ароматы свежеприготовленной еды, раздавались голоса, то ли счастливые, то ли спорящие друг с другом, шумела вода горной реки, звенели молоты в кузне. Там ждала жизнь, в которую надо было возвращаться и которую он теперь ненавидел.
Часом позже, когда на селение начала спускаться с гор ночь, Логр Тори зажег свечу и закрылся в комнате, любезно приготовленной ему для ночлега одним из местных жителей, потому что гостевых домов здесь отродясь не существовало. Сел за стол и открыл единственное наследство, что оставила ему сладкоголосая проповедница: толстую книгу с листами, заполненными многолетними записями.