– В таком случае ближе всего к правде будет назвать меня ученым.

– И каков же твой ученый ранг?

Горностаю показалось, что в левое ухо укололо фальшивой нотой. Он знал это чувство: оно означало, что он опять не понимает каких-то реалий здешнего государственного устройства. Здешний язык уже давно был родным для нашего странника, но все равно наш герой постоянно попадал в какие-то неизведанные места вроде вот этого. Вроде бы ясно, что от него хотят, – и совершенно непонятно, как положено это делать.

– Вы хотите узнать, какие науки я изучаю? – осторожно спросил он.

– Я хочу узнать, чин какого ранга ты носишь и какая из Академий тебя в этот чин произвела? Раз ты ученый, то тебя должны были признать другие ученые.

– Я ученый бродячий. Нет у меня ни дома, ни Академии. К тому же, я слышал, после очередных беспорядков не все из столичных Академий уцелели.

– Тем выше уважение к мнению Академий уцелевших.

– Я еще не добрался до столицы. И продолжаю совершенствоваться в науках, пока я в пути. На языке моего народа таких называют независимыми экспертами. Но я был послушником в знаменитом монастыре, постигал там магию и алхимию. Там могут за меня поручиться, и даже свиток с печатью выдали.

– Странный выбор наук для ученого мужа, – капитан произнес это таким тоном, что стало ясно: свиток показывать ему бесполезно. – Не поэзия, не история, не математика. Я уверен, что даже каллиграфия была только боевая.

– Я постигал это все, чтобы путешествовать в безопасности. На дорогах сейчас тревожно, в каждом уезде какие-нибудь мятежники.

– И кому ты собирался служить с этими знаниями?

– Особенно никому. Я, признаться, с детства мечтал стать монахом, но только в традиции Просветленного.

Горностай не стал уточнять, что его детство прошло очень далеко отсюда – так далеко, что для просвещения тех мест потребовался другой Просветленный. Там, в немыслимо огромных городах, стояли многоэтажные дома, похожие на гигантские кирпичи, а добраться туда можно только через Небесные Врата в краю говорящих тигров, и никто не знает, когда они откроются в следующий раз.

Там началась его жизнь. Но после стольких лет и дорог те места все больше казались ему чем-то далеким, почти сказочным.

– И что же привлекало тебя в монашеской жизни? – продолжал капитан.

– Разве для вас это что-то значит?

– Твоя искренность, открытость и готовность отвечать на вопросы – вот что для меня много значит.

– Мне казалось, что это очень интересно: живешь среди тропической растительности, медитируешь, постигаешь Путь.

– Разве монахов интересует Путь?

– Всех интересует Путь.

– Но почему ты сам сейчас не ищешь Пути в монашеском уединении?

– Настоятель монастыря отказал мне в посвящении. Он сказал, что монахов сейчас избыток. А тот, кто ищет подлинного служения, пусть идет в мир. Я, конечно, возражал, говорил, что хочу быть ближе к учению. А он как отрезал: учение не заканчивается за воротами монастыря. И по ту, и по эту сторону стен учение остается совершенно таким же истинным. Я просил соизволения стать хотя бы бродячим монахом, чтобы носить рясу и вызывать меньше вопросов. Однако и в этом мне было отказано.

– Что это за монастырь такой, где так хорошо учат?

– Если это имеет значение – я обучался в монастыре Белой Лошади.

Горностай был уверен, что для капитана это название – пустой звук. Или что-то далекое и сказочное, вроде небесных садов. Вопросы государственного устройства были ему явно ближе, а монастыри оставались не больше чем частью государства.

Но капитан явно услышал что-то неподобающее. Он нахмурился и сурово произнес: