И тут же скривилась.

Другой гость, тощий как жердь, одет был небедно, но без особенной помпы. Скупец, подумала Ханна, такие хуже всего. Он либо заморит свое приобретение голодом, либо выжмет все соки, ибо дорого заплатил за него...

Гость во втором ряду, по всему молодой совсем человек, казалось, и вовсе уснул, дожидаясь начала аукциона. Он явился под руку с приятелем, но теперь был один... Сидел, откинувшись на широкую спинку дивана, и даже сопел. Поначалу Ханна подумала, что такого мальчишку обвести вокруг пальца будет несложно, но, придя к выводу, что уснул он не без помощи алкоголя, сразу же испытала презрение, граничившее с гадливостью. Хватит с нее упившихся пьяниц: вся ее жизнь в последние годы сводилась к заботе о пьяном отце. Пьяным он, к счастью, был тихим, руку на дочек не поднимал, но Ханна знала и тех, кто поколачивал женушек в пьяном угаре... Вдруг и этот такой. Только этого не хватало!

Женщин Ханна в расчет не брала, их присутствие вообще удивило ее. Казалось бы, их не должны интересовать подобные вещи, но, как после она убедилась, некоторые матроны могли оказаться похуже мужчин...

В общем и целом она остановила свой выбор на гордеце, как она его назвала, сидевшем в первом ряду рядом с женщиной в голубом... Он так высоко задирал подбородок, что вряд ли видел что-то вокруг, и все-таки первым начал торги за волчицу, которую распорядитель выставил первым лотом.

– Молодая волчица двадцати с лишним лет, зрелая и выносливая. Страстная как тигрица! – расписывал он, подогревая интерес участников аукциона к товару. – Приготовьтесь испытать боль и удовольствие одновременно... Кто осмелится дать за нее десять фунтов?

Человек это был маленький, верткий, лжец до мозга костей. Вряд ли он знал хоть немного о каждом из перевертышей, продаваемом им, но, виртуозно играя на людских слабостях и пороках, он говорил именно то, что те желали услышать.

Гордец и скряга вскинули руки одновременно.

– Десять! – выкрикнул Скряга.

– Двадцать пять, – перебил его ставку Гордец.

Скряга, к удивлению девушки, поднял ставку до тридцати, но сдулся, когда оппонент выкрикнул тридцать пять.

Раздосадованная, что выбранный ею мужчина выбыл в первом же торге, девушка с замиранием сердца следила, кто уйдет следующим.

Им оказался Толстяк.

Он выложил за лисицу феноменальную сумму в шестьдесят фунтов и довольным поднялся со стула, прошествовав к выходу.

– А теперь, дамы и господа, позвольте представить вам наш особенный лот: молодую волчицу, до последнего времени запечатанную браслетом, – голосом хриплым, с некой многозначительной интонацией произнес распорядитель и указал в сторону Ханны. – Это юное, неискушенное существо только-только познает искусство... быть женщиной и волчицей. Кто станет ее непревзойденным наставником и поможет познать... радости жизни? – Он выдержал паузу, позволяя словам проникнуть в сознание слушавших, обволочь их своей паутиной и заставить желать нарисованное фантазией. – Начальная ставка двадцать пять фунтов. Кто даст больше?

Ханна затаила дыхание.

– Тридцать, – раздался голос женщины в маске, и девушку бросило в жар.

Боже мой, кто угодно, только бы не она! Глаза в прорезях маски пугали ее.

– Тридцать один! – выкрикнул Скряга.

Дама презрительно фыркнула и парировала:

– Тридцать пять.

Ханна взмолилась в душе, чтобы в Скряге вспыхнул азарт, желание перебить ставку женщины в голубом чего бы ему это ни стоило, но он медлил.

И вдруг:

– Тридцать шесть, – выдал чуть сипло.

– Тридцать семь, – явно в насмешку над ним произнесла женщина.