– Он был очень серьезно настроен на ее счет. Серьезнее, чем это бывает в его возрасте. Я хотела, чтобы он вернулся домой. Его отец хотел, чтобы Реми унаследовал и возглавил его бизнес. Но его все это просто не интересовало. По-моему, он собирался сделать Карен предложение. Но я не знаю, согласилась бы она или нет, а если согласилась бы, то неизвестно, стал бы их брак долгим.

– Какой бизнес у вашего мужа? – спрашиваю я ее. Вероятно, это есть в протоколах, но мне нужно что-то, способное заставить ее пошевелиться. Сейчас она словно не может оторвать взгляд от лица сына на фотографии.

– Машины, – отвечает Рут. – Мы – основной поставщик машин в нашем районе. И еще лодок и катеров. Еще есть несколько автофургонов, хотя по большей части уже подержанных.

Я киваю. Судя по всему, она уже довольно давно живет здесь, в этой квартире, а не в своем прежнем доме, так что местоимение «мы» в данном случае следует понимать как «мой муж». А сама Рут сейчас занята тем, что присматривает за этой квартирой-склепом.

– Хорошо. Спасибо вам, это очень полезные сведения. Теперь давайте еще немного поговорим о Реми, если вы не против… Ваш с ним последний разговор касался этой Кэрол, верно?

– Спор, – поправляет она. – Но – да, более или менее так. Мне не нравилось, что рядом с ним находится кто-то, у кого такие большие неприятности, как у Кэрол.

– Какого рода неприятности?

Она качает головой.

– На самом деле я не знаю. Он не сообщал мне никаких подробностей, а когда я пыталась вызнать, резко обрывал меня. Потом мы поругались из-за того, что он хотел провести День благодарения с Карен и ее семьей, вы можете вообще это представить? В Коннектикуте! Я уперлась и сказала: «Нет, Реми, ты должен приехать домой. Пусть эта девушка празднует со своей семьей, а ты – со своей». Ему это не понравилось, но он сказал, что подумает об этом. – Ее глаза наполняются блестящими слезами, на щеках появляются красные пятна от усилий сдержать скорбь. Голос Рут начинает дрожать. – День благодарения был через неделю после этого разговора. Я уже планировала, что подам на стол. Он сказал, чтобы я делала все так, как мне захочется, пока он обдумывает этот вопрос, и я так и сделала. Даже после того, как не смогла связаться с ним, чтобы убедиться, что он приедет, я продолжала готовить ужин. Думала, он просто явится домой. Или хотя бы позвонит. Но мы сидели за столом и просто…

Голос ее прерывается. Я мысленно вижу эту картину – семья собралась за столом, одно место пустует, еда стынет на блюдах, а они сидят и ждут, и ждут, пока не становится ясно: никакого чуда на День благодарения не случится, Реми не постучится в дверь, и не одарит их беспечной, великолепной улыбкой, и не скажет: «Извините, что заставил вас волноваться».

Я кладу на столик перед Рут пачку бумажных платков; она набирает сразу несколько и прижимает их к лицу, всхлипывая. Ей требуется некоторое время, чтобы справиться с собой, и я жду, ощущая запах какой-то выпечки. Я думаю, что он, возможно, доносится из соседней квартиры, но тут на кухне звякает таймер, Рут подскакивает и ахает, роняя платочки на кофейный столик.

Она идет в кухню. Я следую за ней и стою в дверях, глядя, как она надевает рукавицы-прихватки и достает из духовки противень. Поставив его на плиту, горько улыбается.

– Шоколадное печенье с арахисовым маслом, – поясняет она. – Реми любит его. – Она перемещает противень на кухонный столик под окно, сдвигает раму, и я ощущаю веяние прохладного ветерка. – Хотите попробовать?

– Конечно, – отвечаю я.