– Какую еще невесту? – хохотала продавщица.

– Дак ясно ж какую! Тебя! Я ж сват. Ты долго еще работать будешь?

– До восьми, но могу пораньше смениться, – заволновалась Жанка, – а что, идти куда-то надо?

– Вот закончишь, приходи на Ленина, тридцать пятый дом, будем отмечать рождение новой семьи.

– Правда-а-а-а?

– Конечно, правда. Кто ж с таким шутит-то? На чувствах играть нельзя, мы ж все живые люди.

– Как неожиданна все-таки жизнь, – хранительница колбасы и сыра разрумянилась, затем закатила глаза, облокотившись о прилавок и мечтательно вздыхая. – Живешь тут себе, ничего не происходит, а потом бац – и о тебе кто-то мечтает, замуж зовет.

– Ладно, я пойду помогать жениху.

– Давай-давай.

– А кстати, пива-то дашь пару полторашечек «Жигулей»? Кузьма сказал на него записать, вечером тебе и отдаст.

– А шестьсот сорок четыре рубля?

– И шестьсот сорок четыре рубля. У него приданое ж теперь есть.

– Приданное – это когда дочь замуж выходит.

– А у мужиков как называется?

– Я не знаю!

– Ну, я пойду? – Кольцов ухватился за ручку холодильника и жалостливо посмотрел на Жанку.

– Ладно, так и быть, как же отказать настойчивому свату. Но только две! А то мне Петрович выговаривать будет.

– Ты просто лучшая!

Он схватил добычу и, как хитрый лис, нырнул в свою нору. Холодненькое пиво пошло по горлу, словно магический эликсир. Санёчек никогда не чувствовал себя так хорошо.

– А че одна-то? – негодовал Кузьма, потягивая сигареточку, сидя на лавке у крыльца.

– Вторая внутри, – Кольцов погладил свой живот.

– Жанка долго ломалась?

– Да ладно, я бабу, шоль, приболтать не могу? Эту вон вчера приболтал, – он указал на суетящуюся в окне Вику, – а уж жирную Жанку твою проще пареной репы. Я ей в уши пару слов ласковых кинул – и все, посыпалась баба.

– Хорошо-то как! – пена лилась по бороде Гуська, но счастья это не убавляло на его лице. – Малой еще должен канистру притаранить шоколадного.

– Коньяка?

– Ага. Не пробовал?

– Ну да, на киче-то каждый день только коньяками и поили на ужин, да фазана с пармезаном на серебристом блюде.

– Ладно ты, не пыли. Нервный какой стал.

– Всегда такой был, – буркнул под нос Санёчек.

– Батюшки, кто это у нас тут вернулся? Суженый-ряженый! – в дверях оказалась Виктория в фартуке и с длинной сигареткой в зубах. – А я уж думала, что сбежал. Ночью-то жениться обещал, – хозяйка засмеялась, – а утром сбежал. Мужики любят так делать. Поматросил и бросил. А девкам потом рыдай в подушку да по психиатрам ходи.

– Э-э-э-э, че началось-то? – запротестовал Кольцов, – какие психиатры?

– Прикури! – командным голосом сообщила леди и наклонилась с крыльца вперед через резные деревянные перила.

Санёчек, будто Прометей, добыл огня для нуждающейся, но, резко убрав зажигалку, дернул возлюбленную на себя, чтоб поцеловать.

– А-а-а-а, сигарета! – улыбчиво верещала Вика в попытках отстраниться.

– Эй, голубки, пиво все пролили! – ворчал Гусёк.

Кольцов выдернул изо рта своей пассии дымящую папиру и смачно жахнул ее в десны, дама была не против и ответила страстной взаимностью.

– Пивом как вкусно пахнет от тебя! – улыбнулась Виктория, а затем вернула потухшую сигарету на штатное место. – Твоя Клеопатра требует огня, мой Цезарь!

– Ты понял? – заржал Кольцов, слегонца пнув Кузьму в бок. – Я, нах, Цезарь.

Огонь ударил по табаку. Запахло клубникой.

– Клубничные! – пояснила Вика.

– Да я понял, не тупой чай. А лярвы эти где ваши?

– Не лярвы, а приличные девочки! Мась, ты чего буянишь?

– Какой я тебе мася?

– Такой и мася.

– Не называй меня так. Ровный пацан не мася, уяснила?