Он решил никак не реагировать на ее слова. Но мадам Револь смотрела на него с материнской заботой и, похоже, не собиралась идти к шкафчику с медикаментами. Он навесил на лицо веселую улыбку.

– Именно потому я и живу во Франции, мадам, – рассмеялся он. – А если серьезно, в полнолуние я просто не в состоянии уснуть, и если бы я каждый раз пил красное вино – страшно даже подумать, что было бы с моей печенью!

Получив таблетки, он в тот же миг понял, что не будет их пить. «Самоубийство?.. Нет, со мной этот номер не пройдет! Они еще удивятся, эти русские, поляки, Булнаковы, Франсуазы!» Разве козыри не у него на руках? Разве не от него самого зависит, давать или не давать информацию, идти или не идти в полицию, прижать Булнакова и заставить его платить или нет?

Он выпил в баре «У пруда» бокал белого вина, потом еще один. Дома он заглянул в свой кабинет. Стол стоял как ни в чем не бывало, чертежи лежали на месте, фотоаппарат исчез. Значит, Франсуаза утром досняла остальное.

Он позвонил в свою контору в Марселе. Секретарша ждала его, но управилась и сама: перенесла одну встречу и ответила на все звонки. Он набрал номер Булнакова.

– Алло!

– Польгер. Нам надо поговорить. Я заеду к вам в четыре часа.

– Заезжайте, мой молодой друг, заезжайте. А позвольте спросить: почему так сухо и коротко – и так загадочно?

Значит, Франсуаза ему еще ничего не рассказала. Не успела или не захотела?

– Поговорим об этом позже. До встречи, мсье.

Георг положил трубку. Главное – не упустить инициативу, использовать фактор неожиданности, смутить противника. Пусть Булнаков пока пропотеет.

Когда Георг в четыре часа явился к Булнакову, у того и в самом деле темнели под мышками большие круги. Все двери были нараспашку, рабочее место Франсуазы пустовало. Булнаков восседал за письменным столом, расстегнув верхние пуговицы рубашки и брюк. Пиджак висел на спинке стула. «А потом он встает, застегивает штаны, заправляет в них рубашку…» – мелькнуло у Георга в голове.

– Проходите, мой молодой друг, присаживайтесь. Я ловлю каждое дуновение ветерка, но никакого ветерка нет, и жара не отступает ни на шаг.

Он тяжело поднялся, застегнул брюки, заправил в них рубашку. Георг почувствовал острый прилив ревности, обиды и злости. Он не подал Булнакову руки.

– Ваша игра окончена, мсье.

Георг сел на журнальный столик перед угловым диваном. Он возвышался над Булнаковым, который снова опустился в кресло.

– Я не играю ни в какие игры.

– Ну, как бы это ни называлось, я в этом больше не участвую. Решайте сами, идти мне в полицию или не идти. Если вы скажете «не идти», то брат Франциски должен получить помилование и разрешение на выезд из страны. Для этого у вас будет три дня.

Булнаков приветливо смотрел на Георга. В глазах у него плясали искорки смеха, рот медленно растянулся в улыбке, толстые щеки блестели. Он задумчиво теребил нос большим и указательным пальцами правой руки.

– Неужели это тот самый мальчик, который стоял здесь передо мной несколько месяцев назад? Нет, это не он. Вы стали мужчиной, мой молодой друг, и вы мне нравитесь. Судя по всему, то, что вы назвали «моей игрой», пошло вам на пользу. И вот вы решили выйти из этой игры. – Он покачал головой и, надув щеки, с шумом выдохнул. – Нет, мой молодой друг, наш поезд давно в пути и едет очень быстро, и высадка пассажиров пока не предусмотрена. Можно, конечно, спрыгнуть на ходу, но вы сломаете себе шею. Однако поезд, который быстро едет, быстро приходит в пункт назначения. Потерпите немного.

– А зачем мне, собственно, терпеть?