– Все это очень интересно, но, думаю, вам неплохо было бы обзавестись другими колоколами, поменьше.

– Мы уже привыкли.

– Боюсь, я никогда не привыкну к подобному грохоту.

На губах брата Гая мелькнула печальная улыбка.

– Что ж, всему виной мои арабские предки. Ведь это из-за них колокола попали сюда.

Когда мы вошли во внутренний двор, монахи длинной вереницей покидали церковь. Картина эта глубоко запечатлелась в моей памяти: почти три десятка бенедиктинцев в черных одеяниях друг за другом пересекают каменный двор. Руки у всех спрятаны в рукава, капюшоны подняты, чтобы защититься от снега, который бесшумно падал, покрывая плечи идущих пушистыми белыми воротниками. Разноцветные отблески освещенных церковных окон падали на процессию и на припорошенные снегом камни монастырского двора. Это было на редкость красивое зрелище, и неожиданно для себя самого я почувствовал, что тронут до глубины души.

Брат Гай отвел нас в комнату для гостей и, пообещав вскоре вернуться, чтобы проводить нас в трапезную, удалился. Мы стряхнули снег с плащей, а потом Марк выдвинул свое узкое ложе и растянулся на жестком тюфяке.

– Сэр, значит, вы полагаете, что Синглтона убил человек, вооруженный мечом? Но как он это сделал? Подкараулил его в кухне и незаметно подкрался сзади?

Я принялся распаковывать свою дорожную сумку, раскладывая книги и бумаги.

– Возможно, – откликнулся я на вопрос Марка. – Но меня занимает другое: что понадобилось Синглтону на кухне в четыре часа утра?

– Наверное, именно там он назначил встречу с кем-то из монахов. Помните, он говорил об этой встрече привратнику?

– Да, это наиболее вероятное объяснение. Кто-то договорился встретиться с Синглтоном в кухне, скорее всего, пообещав сообщить некие важные сведения. А когда тот явился, его убили. Или, точнее сказать казнили. Потому что мне произошедшее чрезвычайно напоминает казнь. Согласись, вонзить ему нож в спину было бы куда проще, чем отрубать голову.

– Судя по всему, покойный Синглтон обладал изрядной силой, – заметил Марк. – Хотя теперь, когда его голова красуется рядом с телом, об этом трудно судить.

Марк рассмеялся, явно нарочито, и я понял, что увиденное в склепе произвело на него не менее гнетущее впечатление, чем на меня самого.

– О его силе ничего не могу тебе сообщить. А вот то, что он принадлежал к тому разряду законников, к которому я питаю глубокое презрение, могу сказать со всей определенностью. Синглтон не знал законов и не уважал их. А те, что знал, зачастую пытался вывернуть наизнанку. Действовал он при помощи запугивания и обмана, при случае не чурался и подкупа. Но, разумеется, при всем этом он отнюдь не заслужил столь жестокой расправы.

– А я и забыл, что в прошлом году вы присутствовали при казни королевы Анны Болейн, – сказал Марк.

– Я бы тоже хотел об этом забыть.

– Но сегодня то, что вы были очевидцем этой казни, сослужило вам добрую службу.

Я кивнул и добавил с усмешкой:

– Помню, когда я только поступил на обучение в корпорацию адвокатов, был у нас такой преподаватель, сержант Хамптон. Он учил нас собирать свидетельские показания. Так вот, он любил задавать вопрос: «Какие обстоятельства являются наиболее важными в любом расследовании?» И сам на него отвечал: «Наиболее важных обстоятельств не существует, все одинаково важны, и каждое следует рассматривать под различными углами».

– Ох, сэр, вы меня пугаете, – вздохнул Марк. – Если мы будем выполнять совет вашего учителя, то проторчим здесь до скончания времен. – Он с наслаждением потянулся и сообщил: – Я готов проспать часов двенадцать, даже на этих дурацких досках.