Стало попадаться много монахов, спешащих по делам. Одни вели трудников[39], груженных мешками и корзинами, другие шли сами по себе. Никита вспомнил рассказы Горазда о монахах из земли Чинь, посвящавших всю жизнь совершенствованию боевых искусств, и улыбнулся, представив ну вот хотя бы того сутулого, с жиденькой рыжеватой бородкой, прыгающего по монастырскому двору с длинной палкой или широким кривым мечом в руках. Еще раз представил и прыснул в кулак. Любомир обернулся и покачал головой, хотя глаза старого дружинника смеялись. О чем он подумал, интересно?

А вот и княжеское подворье. В воротах, опираясь на рогатины, скучали десяток стражников в бахтерцах[40]. Увидев Емельяна с Любомиром, они подтянулись, расправили плечи. Никиту с Нюткой пропустили беспрепятственно.

Подбежали отроки[41], приняли поводья коней.

– Посидите тут пока, – Любомир кивнул на бревно, проложенное вдоль стены молодечной[42], а сам одернул полукафтанье и скорым шагом направился в терем.

Емельян Олексич на прощание окинул парня презрительным взглядом и гордо удалился в сопровождении верного Мишки.

Никита прислонил посох к стене. Присел. Нютка примостилась вроде бы и рядом, но так, будто бы она сама по себе. Натянула кожушок на колени, съежилась, будто замерзший воробышек.

По двору туда-сюда сновали дружинники и чадь. Пронесли десяток корзин со стрелами. Двое мальчишек пробежали вприпрыжку, держа на плечах палку, через которую перекинули кольчугу. Въехала телега, укрытая рогожей. Ее подогнали к пристройке в глубине и принялись вытаскивать освежеванные туши баранов.

Пожилой, дородный воин – видно, боярин не из последних – долго заставлял отроков водить по кругу огромного серого в яблоках коня с длиннющей гривой и челкой до ноздрей. Придирчиво осматривал копыта и опять требовал провести рысцой. Никита так понял, что боярину казалось – конь прихрамывает на левую заднюю, но вот выяснить причину никак не получалось.

Холодало.

Конечно, по сравнению с тем, чтобы в середине снежня держать равновесие на столбе, даже жарко, но все равно дрожь пробирает. Нютка и вовсе начала выстукивать дробь зубами.

«Да где же этот Любомир? Куда подевался? Вдруг про нас забыли? Так и просидим до сумерек, а после попробуй уйди – сразу выяснять начнут, что да как…»

И тут появился седой дружинник.

Улыбнулся, помахал Никите рукой:

– Идем, тверич! И ты, красавица, тоже!

Парень с девкой поднялись, подошли к крыльцу.

– Кличут-то вас как? – прищурился Любомир.

– Никитой меня зовут.

– А я – Нютка.

– Анна в крещении?

– Ну да… Только все Нюткой кличут. И тятька, и мамка, и деда, и…

– Ладно. Годится, – дружинник посторонился, пропуская гостей под резную притолоку, прямиком в просторные сени. – Палку свою можешь тут оставить. И котомку тоже. Да не бойся! Не украдут! До сих пор у нас такого не водилось.

Никита пожал плечами. Не украдут так не украдут. Приходится доверять слову. Хотя… Посох-то что? Сущая пустяковина. Всегда в лесу можно найти подходящий ствол орешника. А вот течи жалко будет, коли пропадут. Работа чужедальних мастеров, вряд ли кто-то здесь способен выковать нечто подобное.

Прислонив посох в углу и пристроив тут же котомку, Никита одернул рубаху, поправил поясок, сгоняя складки за спину. Пятерней разгладил волосы. Нет ли грязи на щеках, а то как он будет выглядеть перед княжьими очами?

Нютка топталась на месте, озабоченно разглядывая перемазанные бурой глиной лапотки. Очень ей не хотелось наследить в чистых горницах княжеского терема.

– Довольно прихорашиваться! Пойдемте, что ли?! – усмехнулся Любомир. Толкнул дверь.