– А чего и не копнуть? – не согласился Пауль. – Иногда копнёшь, а человек выскажется, и бывает ему облегчение…

– Да всё у меня нормально, – сказал Яр. – Ты, дядя Пауль, покопался бы лучше в своём фонаре. А то в пятницу с какого-то сейнера запрашивают: "У вас что за маяк? Мыс Грива или Белый Бык?" "Грива, – говорю, – вы что там, перепились все до полного побеления? Бык на семьдесят миль южнее". "А какого же растакого дьявола, – кричат, – у него зелёные проблески через пять секунд, как на Бычьей мигалке, а не через две, как про вас в лоции написано?" И открытым текстом как выдадут про наш маяк всё, что думают…

– Ну, этот факт особый, критика эта в чём-то правильная, – слегка обиделся Пауль Верхняя Душа. – Только я вижу так, что про маяк ты заговорил, чтобы разговор увести от себя. Дело, конечно, совершенно твоё. А мне просто в душе больно смотреть, если кто ходит понурый… Сперва ты вон какой бойкий был, да всё не один, а с мальчонкой. Чего его не видать-то, приёмыша твоего?

– Какой же он приёмыш? Он с родной тёткой живёт.

– Тётка тёткой, да и не родная она, а бес её знает какая. А за тобой-то он, бывало, как пришитый ходил…

"Да замолчи ты, дубина", – тоскливо подумал Яр.

И сказал:

– У него свои дела, мальчишечьи…

– Свои-то свои… Он, конечно, парнишка вроде смышлёный. И вежливый такой, только от нашей ребятни всё в сторонке держится. Со взрослыми нормально, а мальчишек здешних боится, что ли. Мне с башни всё видно…

– Не привык ещё, – сказал Яр. – По старым друзьям тоскует. Я же говорил, у него друзья погибли в обвале…

Пауль повздыхал, закивал, хотел опять заговорить, но язык у него стал потяжелее: во время беседы они с Захаром пропустили по паре кружек.

– Пора… – Яр поднялся.

В баре прибавилось посетителей. У двух бочек устроились компании по три человека. Дымили трубками. Оранжевое солнце пробивало зеленоватые клубы дыма, которые поднимались к потолку – к запылившимся моделям парусников и стеклянным шарам, оплетённым сизалевыми сетками. Шары – это были поплавки от сетей. Ещё недавно такой поплавок Яр подарил Игнатику…

Яр резко шагнул к выходу. Чёрный Яков закричал из-за стойки:

– Яр! Что же ты, а? После одной кружки не уходят! А, Яр?

– На вахту же…

Но тут его заметили другие.

– Яр! Подсаживайся!

– Давай, давай, Яр! Четверо – не пятеро, садись к нам…

– Не могу, ребята, надо Стефана менять. Время.

– Ну, что Стефан? – сказал со своего места Пауль. – Стефан молодой, подежурит ещё часок. Я вот пойду и скажу: "Ты, Стефан, подожди. Яр не часто с нами сидит, пускай побудет у Якова, а ты ещё подежурь маленько…" Дай мне, Яков, кружку, я отнесу Стефану.

"Ну и пусть", – устало подумал Яр. Стефан и в самом деле мог подождать, нравы здесь были простые.

Яр подошёл к бочке, за которой тянул пиво диспетчер Феликс. Он Яру нравился. Молодой ещё, но кряжистый, русобородый, по-стариковски спокойный. На первый взгляд он казался даже мрачным. Но глаза были ласковые и какие-то беззащитные. Кроме Феликса сидели тут механик поселкового кинотеатра Дымок – совсем мальчишка – и старый мастер канатного дела Антон Хвост, такой же разговорчивый, как Пауль Верхняя Душа.

Феликс улыбнулся. Дымок солидно крякнул и сделал глоток, а старый Антон заговорил:

– Садись, Яр, садись… Яша, ты нам принеси!.. Я вот смотрю, Яр, ты у нас целый месяц, а к здешней жизни всё не приспособился. Будто из другого мяса ты…

– Я человек с той стороны,– вздохнул Яр.

– Та сторона, эта сторона – предрассудки собачьи, – басовито сказал Дымок.

– Может, и предрассудки. Только откуда они взялись, вот вопрос, – осторожно проговорил Яр.