Они поболтали еще несколько минут и вышли на улицу. Он сказал, что вернется в аппаратную после наступления темноты. Проводить сочельник в таком месте было слишком тоскливо, и, глядя на него, она приняла решение.

– Хочешь провести немного времени у меня дома? Ночевать можешь вернуться в аппаратную. Захочешь – посмотришь телевизор. Мне сегодня все равно нечего делать.

Раньше она хотела накормить ужином постояльцев приюта для бездомных. Это выглядело неплохим вариантом: лучше помогать другим, чем жалеть себя и ждать, пока кончится праздник. Услышав ее предложение, Блу заколебался: пока еще он не полностью ей доверял и не очень понимал причину ее доброты к нему, но что-то ему в Джинни нравилось; если все, что она говорит, правда, то она хороший человек.

– Ладно, может, и загляну, – согласился он, и они вместе пошли дальше по улице.

– Я живу в квартале отсюда, – объяснила Джинни. Несколько минут – и они были на месте. Она отперла дверь, он вошел вместе с ней в холл, в лифт. Джинни открыла ключом дверь квартиры. Войдя, Блу принялся озираться, разглядывать неказистую мебель, голые стены. Потом удивленно улыбнулся.

– Я думал, у вас уютнее…

Джинни прыснула. Он был вежливым, но правдивым. Юность обычно откровенна.

– Ну да, переехав сюда, я не тратила время на уют. Я подолгу отсутствую, – со смущенной улыбкой объяснила Джинни.

– У моей тети трое детей и квартира с одной спальней там, в жилом районе… – Джинни догадалась, что он имеет в виду Гарлем. – Но даже у нее получше, чем здесь.

Теперь прыснули они оба, Джинни смеялась даже громче Блу. Заключение бездомного мальчишки, что ее квартира – безрадостная конура, прозвучало окончательным приговором. Оглядевшись, Джинни не могла с ним не согласиться.

– Сядь в это кресло, знаешь, какое удобное! – Она показала, куда сесть, и сунула Блу дистанционный пульт. В его присутствии она не испытывала ни капли смущения. От него не исходило никакой опасности, она чувствовала в нем родственную душу. Оба были – каждый по-своему – бездомными. Прежде чем усесться, он побродил по комнате, увидел на ее письменном столе фотографию Марка и Криса, долго смотрел на нее, потом перевел взгляд на Джинни.

– Кто они?

Блу почувствовал, что это важные для нее люди, за фотографией скрывалась какая-то история. Своим вопросом он застал Джинни врасплох. Она целую минуту приводила в порядок дыхание, прежде чем ответить как можно спокойнее:

– Мои муж и сын. Они погибли три года назад. Три года исполнилось как раз вчера. – Она очень старалась придать своему голосу бесстрастность.

Блу сначала молчал.

– Жалко, – проговорил он наконец. – Очень грустно.

У него самого был не меньший повод для грусти: мальчишка лишился родителей и дома, выживал на улице. Джинни официально не числилась бездомной, но гибель Марка и Криса навсегда изменила ее жизнь и отправила в безрадостный дрейф.

– Автомобильная авария, – объяснила Джинни. – Поэтому я стала путешественницей. Мне не к кому возвращаться. – Это прозвучало так жалобно, что ей самой сделалось тошно. – Но я люблю свое занятие, у меня неплохо получается. – Она не стала рассказывать про их чудесный дом в Лос-Анджелесе с прекрасной обстановкой, о своей прерванной на взлете карьере, о том, что раньше она каждый день наряжалась, как в театральную ложу, а не как на воинский марш-бросок. Все это осталось в прошлом. Теперь Джинни жила в крохотной квартирке с разномастной вытертой мебелью, подобранной на обочине или приобретенной за гроши, как будто наказывала себя за случившееся. Это был ее собственный вариант власяницы и пепла в волосах. Но Блу был еще мал, чтобы это понять, поэтому Джинни больше ничего не сказала. Он включил телевизор и стал переключать каналы. Она заметила его интерес к своему ноутбуку. Другая на ее месте испугалась бы, что Блу его украдет, но ей не приходили в голову такие мысли. Через час, пресытившись телевизором, он попросил разрешения воспользоваться компьютером. Джинни не возражала.