Если хозяйка ждала сочувствия, то напрасно. Ее замечание не вызвало у меня ничего, кроме приступа ярости. Мало того, что назвала мою сестру истеричкой. Так еще и не разрешила помочь племяннице.

— Нет, я иду, и немедленно! Если сейчас не объясниться с Вереной, она замкнется в себе. И снова перестанет разговаривать.

Не обращая внимания на протесты, я поднялась и с несвойственной для старухи прытью помчалась вслед за Вереной.

Корбл

Райнер, все еще в костюме для верховой езды и мокрых сапогах, вошел в кабинет брата. Игривое настроение моментально улетучилось, стоило поймать грозный взгляд.

Нет, пред ним сейчас не брат, а магистр ордена «Корвус Девотус». Райнер тут же уловил разницу. Слишком хорошо знал, что означают эти черные брови, взметнувшиеся над переносицей подобно крыльям ворона. Помнил этот хищный оскал, неистовый блеск в глазах.

— Слуги передали, ты хотел меня видеть, — пробормотал Райнер, становясь по стойке смирно.

— Так и есть, мой верный комтур, — с тенью иронии произнес Корбл. — Еще вчера ты должен был явиться на приватную беседу. Вместо этого умчался в лес, едва взошло солнце. Ты трижды пропустил священнодействие. Совершенно забросил хозяйственные дела. Где тебя носит? Разве забыл о клятве?

Стараясь сдержаться, Корбл коснулся броши на лацкане пиджака.

— Ах, вот что тебя волнует, — улыбнулся Райнер и направился к кушетке. — Я-то думал, стряслось нечто страшное.

— Я не давал позволения садиться! — оборвал его Корбл. — Что с тобой происходит? Ты совершенно не похож на себя! Из серьезного, уравновешенного рыцаря превратился в повесу и разгильдяя.

Райнер подобрался, опустил взгляд. Рассматривая мыски сапог, глухо произнес:

— Посмотрел бы я, что стало с тобой, если ты влюбился. Впрочем, нет, тебе это не дано…

Не страшась показаться дерзким или неуважительным, Райнер вскинул голову. Не мигая, вперил взгляд в брата, точно бросая вызов.

— Хочешь сказать, будто от любви становятся идиотами? — хмыкнул Кобл. — Если так, то я рад, что мне этого не дано.

Райнер вздохнул, и Корбл продолжил:

— Да, я не любил покойную супругу, никогда не испытывал страсти или возвышенных чувств, описанных в легендах. Зато уважал мать моего ребенка и заботился о ней. Как мог. А что сделал ты? Без ведома ордена отправил письмо ее сестре! Надеялся заполучить в жены голубку, а когда понял, что дело не выгорит — нашел ей замену. Пока я дни и ночи провожу в госпитале, стремясь облегчить участь несчастных, чем ты помогаешь ордену? Скачешь по лесу, как мальчишка! Таскаешься на свидания к деревенской потаскушке…

— Не смей! — взревел Райнер. — Да, она не невинная пташка, не утонченная леди, к каким привык ты. Но это не значит, что ее можно оскорблять!

Корбл поднялся из-за стола и подошел к брату. Положил руку ему на плечо и спросил более спокойным тоном:

— Если она так хороша, если так любит тебя — почему отказывается остаться в Вороньем логе? Почему не выйдет за тебя замуж, не примет горькую долю верной подруги проклятого? Не потому ли, что плотские утехи и жизнь без забот ей дороже спасения чужих жизней?

Ответить Райнер не успел. В кабинет отца, вереща, как пожарная сирена, влетела Верена. Забилась под стол и затихла.

Не успели браться опомниться и подойти к малышке, как вслед за ней вбежала Габи. Застыла посреди комнаты. Осмотрелась, схватилась за горло. Захрипела от гонки.

— Верена? — позвала, не обращая больше внимания на мужчин. — Выходи, не бойся. Я все тебе объясню.

Корбл сложил руки на груди, кашлянул и потребовал:

— И мне объясни. Будь так добра…