Валя замолчала.

– И что?

– И все, – ответила Валя.

– Ну и сны у тебя, Вальчонок, – сказал Вася. – Вот бы сфоткать. Куда там Сальвадору Дали!.. Мне тоже всякие занятные снятся.

– А это что за дядечка?

– Дали?.. Ну, один испанец с прибабахом, усы торчком, хвост пистолетом, рисовал пианино с девятью или десятью сияющими Лениными и все такое, как будто сны не сны или видения. Ему за это отваливали бабок порядочно. Но он все равно заканчивал жизнь в одиночестве, больной, парализованный, чудом спасся в загоревшемся замке.

– Как? – заинтересовалась Валя.

– Свалился с кровати и пополз к двери.

– А вот если наш вагончик загорится? – вдруг спросила Валя. – Будет чудо или нет? Как мы отсюда выскочим?.. И вообще… я уже хочу поссать.

Вася начал смеяться по своему обыкновению, приговаривая: «Вот дерьмо, зараза, попались».

– Давай разобьем стекло, – сказала она.

– Потерпи.

Еще примерно через час Валя сказала, что уже не может больше терпеть. Вася посоветовал мочиться в ведро и отвернулся.

– Но в нем же воду носим? – сказала Валя.

– Отмоем. Вон один писатель американец по системе йогов собственную мочу пил, и ничего. Затворник, буддист высоколобый.

И она присела над ведром, зажурчала звонко.

– А ты, Фасечка, не хочешь?

– Нет.

– Да перестань, не стесняйся.

– Сказал, нет.

– Ну, я не стану глядеть и уши заткну.

Вася засопел зло.

В вагончике уже было холодно. Они накинули на себя одеяла и сидели, как индейцы.

– Надо твой сон записать, – сказал Вася. – А то так и забудется. Интересно же. Но нет ни ручки, ни карандаша, зараза…

– А я нашла, есть, – откликнулась Валя. – В этом… шеде. Под окошком, на полочке. Вот, шариковая ручка. И пишет. На.

Вася взял ручку и достал из рюкзака рулон бумаги.

– Ты там будешь писать?

– Да, – деловито ответил он.

Но писать не давала пленка, которой бумага была оклеена. И тогда Вася ножом ободрал пленку с краю и, пристроив рулон на столе, действительно начал что-то писать.

– Ой, Фасечка, – бормотала Валя, – ну и ну. Вот бы наши все подивились, Мартыновна… Людка… Мои сны записывают.

Вася молча старательно выводил буковки на грубой бумаге.

– Ты прямо так все и пишешь? – спрашивала она, стараясь заглянуть.

– Не мешай, – буркнул он.

– Ой, ну не знаю даже… Я еще чего-нибудь вспомню. И новые буду все запоминать.

Когда наступили сумерки, Валя хотела зажечь лампу, но Вася остановил ее.

– А может, завесим окна одеялами? – предложила она. – Да и печку затопим, есть как раз дрова.

Вася ответил, что надо еще подождать. Ему тоже не хотелось никому попадаться на глаза… Начальнику Мировой Стражи.

– Нет, но классный был у тебя сон, – сказал Вася. – Мне уже кажется, что это я в нем и был, в твоем сне. И только сейчас об этом узнал. Хых! Хых… Мне должен был присниться такой сон. А приснился тебе.

– Следующий раз я получше буду приглядываться, – ответила Валя. – Так ты учитель?

– Ну, закончил сдуру пединститут, – откликнулся нехотя он. – Там с Никкором и познакомился. Только он после двух, что ли, курсов, свалил. А я остался.

– Фасечка, – проговорила озадаченно Валя. – А я тебя так кличу, без отчества. Нельзя же.

– Чего?.. Хых! Хых! Хы-хи-хи, – зашелся Вася.

– Нет, ты мне открой свое отчество, – настаивала она.

– Да ладно тебе!.. Хых-хи-хи…

– Ну Фасечка.

– Может, и отца у меня не было.

– Как так? – ахнула Валя.

– А что ты ахаешь? Ну? Ну? В вашей мифологии это возможно.

Валя хлопала в сумерках глазами, сверкала белками из-под одеяла.

– Не врубаешься? Ну, как это называется? Непорочное зачатие.

Валя быстро перекрестилась.

– Так то было чудо, – сказала она. – И голубь слетел от самого Отца. Голубь Святаго Духа…