Насколько Тина помнила, Арнау впервые намеренно обманул их. В семь тридцать утра, когда зазвенел будильник, призывавший их отправляться в школу, они, к своему огорчению, обнаружили, что их сын уже несколько часов как бесшумно исчез из их жизней.
Она ждала ее стоя, опершись на трость. Служанка оставила их наедине. У сеньоры Элизенды был печальный и несколько рассеянный взгляд, устремленный на стену. Она села и продолжала смотреть куда-то вдаль, полностью игнорируя посетительницу. Потом пошевелила тростью, похоже приглашая гостью сесть. И только тогда Тина поняла, что эта старуха с таким живым взглядом слепа. Испытывая неловкость, она опустилась на диван напротив хозяйки. Могли бы меня предупредить, что сеньора из дома Грават слепа. Она без всякого стеснения окинула взглядом гостиную. Она была обставлена со вкусом и явным стремлением к удобству. Картины в глубине комнаты напоминали работы Уржеля, Вайреды и Вансельса и, вполне возможно, были подлинниками. Возле камина – то ли секретер, то ли комод, весь заставленный фотографиями в рамках. Над камином – портрет молодой, поразительно красивой женщины, руки которой, словно крылья лесной голубки, таили в себе трепетное желание взлететь, но вместо этого нежно держали раскрытую книгу. По взгляду, по глазам Тина поняла, что это портрет сидевшей перед ней сеньоры.
Молчаливая служанка принесла чай и принялась расставлять чашки. Пока она не вышла из комнаты, сеньора Элизенда хранила молчание. Потом бросила, словно продолжая давно начатую беседу:
– Так что это за вопросы по поводу какой-то там книги?
Тина вынула из портфеля одну из тетрадей Ориола и наугад раскрыла ее:
– Это не совсем книга, скорее тетрадь. Вернее, несколько тетрадей. Мне бы хотелось, чтобы вы на них взглянули. – Она протянула тетрадь, но тут же, смутившись, отдернула руку. – Простите.
– О чем идет речь?
– Вы ведь были знакомы с Ориолом Фонтельесом, не так ли?
В комнате повисла густая, тяжелая, мрачная тишина. Тина почувствовала неловкость и посмотрела по сторонам, словно ожидая, что сейчас кто-то сюда войдет; потом закрыла тетрадь.
– Разумеется, я с ним знакома, – сказала дама. Тина заметила, что, несмотря на то что дама слишком худа и восемьдесят пять лет ее явно непростой жизни оставили неизгладимый след на ее лице, в ее чертах все еще угадываются остатки прежней красоты, никак не желающей покинуть ее.
– Я ищу его дочь. И жену, если она еще жива.
Сеньора сделала паузу, короткую, очень короткую, однако Тина ее заметила.
– С какой целью? – спросила она наконец.
У нее даже тембр голоса изменился. Тина молча вернула тетрадь обратно в портфель.
– Понимаете… Я готовлю книгу и альбом с фотографиями Пальярса и… – Сеньора повернулась на голос, и Тине показалось, что ее мертвый взгляд, такой же пронзительный, как у Арнау, проникает в самую глубину ее существа.
Она с трудом продолжила:
– И… и мне хотелось бы включить туда фотографии дома Грават.
– А зачем вы хотите поговорить с дочерью сеньора Фонтельеса?
– Ну… понимаете… я нашла несколько писем и…
– Ориола? – Несколько секунд, чтобы взять себя в руки. – Сеньора Фонтельеса?
Молчание. Обе женщины напряглись. Уже много лет сеньора Элизенда не чувствовала себя такой обескураженной.
– Где вы их обнаружили?
– Так вы скажете мне, где я могу найти дочь Фонтельеса, или нет?
Сеньора Элизенда поднялась, опираясь на трость. Она привыкла повелевать с семи лет, когда ее мать в одночасье исчезла из дома. В семнадцать лет, когда отец организовал для нее первый взрослый праздник, на который в Торену приехала группа политиков и финансистов, никогда прежде не бывавших в далеких горных селениях, где можно испачкать ботинки, она поняла, что ее ум и ее красота убийственно действуют на мужчин и могут ей весьма пригодиться. С тех пор она хорошо усвоила: немного ловкости и сноровки, и она всегда добьется своего. Чтобы доказать это, она перестала разговаривать со всеми мужчинами, которые пытались за ней ухаживать, и ограничилась тем, что отдавала им распоряжения. И это был истинный успех: она легко подчинила себе всех окружавших ее особей мужского пола, включая Жозепа и отца. И Бибиана, сидя на краешке кровати и маленькими глотками отпивая ромашковый чай, думала а я всегда знала, что эта девчушка – самая сметливая из всех. Но ошибка Элизенды состояла в том, что теперь она полагала, что легко может покорить весь мир, и никто не предупредил ее, а она сама не догадалась, что бывают моменты, когда жизнь начинает слишком сильно давить на тебя и надо уметь вовремя согнуться, дабы окружающий воздух не разнес тебя на куски. Ее сердце разорвалось на мелкие кусочки двадцатого июля тридцать шестого года, когда шайка анархистов из Тремпа, подстрекаемая, вдохновляемая и ведомая завистливыми убийцами из их деревни, расстреляла ее отца и брата, заставив ее вступить на единственно возможный путь: ничто не будет забыто. Ничто и никогда, Бибиана, клянусь тебе.